Северные люди №7(27), 2007 год

Территория лучших

Когда среди медицинских учреждений Ханты-Мансийского автономного округа — Югры объявили конкурс на грант губернатора, здесь решили участвовать сразу во всех четырёх номинациях: «Лучшая организация первичной медико-санитарной помощи на амбулаторно-поликлиническом уровне», «Лучшее лечебно-профилактическое учреждение», «Лучшее внедрение медицинской технологии, социально значимой для региона» и «Лучший руководитель лечебно-профилактического учреждения». И хотя, по словам главного врача Сургутского клинического психоневрологического диспансера, кандидата медицинских наук Сергея Смердова, среди участников конкурса было немало не менее достойных представителей, однако лучшим лечебно-профилактическим учреждением в округе был признан именно психоневрологический диспансер.

— Сергей Альбертович, а какую программу вы представили на соискание гранта?

— В данный момент мы разрабатываем совершенно новый многообещающий проект: пытаемся организовать в рамках диспансера отдел исследования проблем психического здоровья. Предполагается, что его задачей станет изучение региональных особенностей формирования и течения психических расстройств и, главное, разработка мер по снижению их распространённости.

В своё время такое задание нам дал округ. То есть изначально это, конечно, была наша идея. Мы вышли с инициативой на руководство округа, инициативу эту поддержали — и сейчас мы официально ведём эту работу.

Дело в том, что в Ханты-Мансийском автономном округе давно назрела необходимость проводить исследования по тенденциям развития тех или иных патологий нашего профиля. Мы живём в Северном регионе, а это — короткий день, длинные ночи, холода, меньший процент кислорода, особый характер питания, особый характер жизни и ещё множество «мелочей», которые в сумме оказывают влияние на нашу психику. Кроме того, ни для кого не секрет, что здесь, на Севере, количество потребляемого алкоголя гораздо выше, чем в среднем по России, и это тоже играет свою неблаговидную роль.

Не стоит забывать и о национальных особенностях коренных народов, которые мы также планируем изучать, в том числе и их предрасположенность к наркологическим заболеваниям: сказывается патологическая склонность к такому «подарку» цивилизации, как алкоголь. Всё это необходимо изучать для того, чтобы бороться с недугами уже действенными методами. С этой целью в диспансере и создаётся специальный отдел.

— Насколько я понимаю, это новая сфера и до вас ею никто не занимался. Получается, вы создали прецедент?

— По крайней мере, о подобных исследованиях у нас в России мне ничего не известно. Да, за рубежом в лечебных учреждениях создаются лаборатории, которые занимаются решением научно-прикладных задач конкретно в том или ином регионе. Так что не грех и нам пойти по подобному пути. Потребность, как я уже сказал, имеется.

Сейчас отдел уже находится в стадии организации. Начать мы решили с отделения эпидемиологии, затем будут подключаться клинические, клинико-физиологические, клинико-психологические исследования. Соответствующие специалисты у нас имеются — это, будем так говорить, люди науки: несколько человек защитили кандидатские диссертации, заведующий — доктор медицинских наук. Одним словом, я думаю, что всё у нас получится.

— Сергей Альбертович, в результате победы в конкурсе вы получили губернаторский грант в 10 млн рублей. На что пойдут эти деньги?

— Основная часть гранта пойдёт на лабораторное оборудование. В частности, мы планируем закупить хроматомасспектрометр — для очень тонкого исследования биологических сред в организме на наркотики и различные биохимические аппараты, а также приобрести оснащение для функциональной диагностики, в том числе дорогой электроэнцефалограф. Покупаем две сенсорные комнаты: одну для взрослых, другую — для реабилитации детей. Сегодня этот метод очень широко используется в рамках психотерапии для лечения неврозов.

— То есть на данный момент основным для вас является именно создание этой лаборатории?

— Да здесь всё основное, — не соглашается Сергей Альбертович. — Ведь, кроме создания нового отдела, у нас остаются всё те же извечные задачи: деятельность по предупреждению наркомании и алкоголизма, работа по профилактике психических заболеваний в обществе и прочие профилактические мероприятия. А на чём основана профилактическая работа? На хорошей материальной базе, так ведь? И в этом плане, несмотря на то, что наш диспансер стал окружным подразделением здравоохранения совсем недавно, мы уже успели почувствовать помощь руководства округа. А потому есть надежда, что в ближайшие годы будет построено и типовое здание диспансера. Пока же мы, можно сказать, ютимся в приспособленных помещениях, а это и нехватка площадей, и дополнительные сложности в работе.

Ещё одна наша задача — внедрение в соответствии с национальным проектом бригадной формы оказания психиатрической помощи — так называемых полипрофессиональных бригад. По идее, такая бригада будет представлять собой крепкую связку сразу нескольких специалистов: психиатра, нарколога, психотерапевта и социального работника, что даст нам возможность оказывать весь комплекс психоневрологических услуг на конкретной территории.

В стадии организации находится и отделение неотложной наркологической помощи, основными функциями которого станет выведение пациентов из тяжёлых степеней опьянения, быстрое купирование психозов различного характера и так далее. То есть, по сути, главным для нас всё так же остаётся помощь пациентам, их лечение.

— А как вы считаете, насколько излечение больного зависит от его собственных усилий?

— Опираясь на собственную практику, могу сказать, что зачастую больные поступают к нам в таком состоянии, что сначала их необходимо подготовить к тому, чтобы они захотели бороться за своё существование. Возьмём, к примеру, больных нервной анорексией: в таком тяжёлом состоянии попадают в диспансер девочки, такие ослабленные… Им уже ничего не хочется в жизни. И постепенно-постепенно мы доводим их до определённой весовой меры. В процессе лечения девушка восстанавливает свои силы, восстанавливает способности, у неё, наконец, появляется жажда жизни. И только после этого она уже может быть соратницей врача. А может и не быть. Это зависит от очень многих причин — физических, психологических и т. д. То же самое касается других заболеваний — от алкоголизма и наркомании до пресловутой игромании, которую только недавно осознали как болезнь, требующую лечения.

Коллективный выбор

О себе Сергей Альбертович рассказывает весело, но… скупо. Да, мол, приезжий — на Севере почти все приезжие. Родом из Челябинска, здесь родился, учился, женился. Отсюда же по вызову сорвался на холодный суровый Север. Но едва речь заходит о медицине — и повествование становится более подробным: «Медиком появилось желание стать давно, ещё со школы. А вот конкретно психиатром — уже во время учёбы в институте. К сожалению, в советское время у нас было такое распределение, что практически всех „ делали“ терапевтами. Вот и мне пришлось какое-то время отработать терапевтом, о чём ни в коем случае не жалею. Это очень помогает и в работе, и в жизни. Так что определённый срок отработал терапевтом, а затем перешёл в психиатры».

Это был 1985 год. Зарплата у терапевта — 110 рублей. Здесь, в Сургуте, получалось на 60 рублей больше… «Разница, — смеётся Сергей Альбертович, — по тем временам солидная. Поэтому, когда появилась возможность переехать, у нас даже сомнений никаких не возникло. Получил вызов от местных медицинских властей (тогда на Север приезжали только по вызову) и начал спокойно жить и работать в Сургуте».

В Сургутский психоневрологический диспансер Смердов впервые попал в качестве врача-нарколога. После этого какое-то время работал главным врачом Дома санитарного просвещения. А в октябре 1990 года, по ходатайству коллектива психоневрологического диспансера, был переведён на должность главного врача Сургутского ПНД. Жалеть коллективу не пришлось. В том же году лечебное учреждение переехало из бараков в капитальное пятиэтажное здание, где были умело размещены все подразделения диспансера. Со временем, благодаря усилиям Сергея Альбертовича, в рамках ПНД было открыто первое в Сибири специализированное отделение для лечения наркозависимых, где и сегодня применяются самые современные методы детоксикации. А в начале 1998 года открылось детско-подростковое психонаркологическое отделение, что позволило оказывать помощь детям и подросткам не только города Сургута и Сургутского района, но и Нефтеюганска, Пыть-Яха, Лангепаса и других населённых пунктов округа.

В 2000 году, опять же благодаря стараниям и целеустремлённости своего главного врача, Сургутский психоневрологический диспансер получил статус клинического. Сегодня здесь царят здоровый психологический климат и крепкая производственная дисциплина.

— Сергей Альбертович, на чём, на ваш взгляд, держится авторитет главного врача?

— На чём держится? — на мгновение озадачивается Смердов, однако тут же уверенно продолжает, — Наверное, как и любой авторитет, — на доверии. Будут тебе люди доверять — будет всё нормально. Другое дело, что доверие сначала нужно заслужить. То есть, если я принимаю какое-то решение, это решение должно быть безоговорочно верным. У главного врача вообще нет права на ошибку. Конечно, приходится быть хорошим организатором, чтобы координировать работу всех подразделений, чтобы работники действовали чётко, слаженно, соответствуя всем запросам внешнего мира и, естественно, не нарушая при этом закона о психиатрической помощи — нашего базового документа, которого мы обязаны придерживаться. Поэтому при необходимости работаю с каждым врачом, с каждой медицинской сестрой и санитаркой. Но в этой работе я больше ориентируюсь на диалог, на понимание, чем на жёсткие требования.

— Что сегодня делается для повышения квалификации врачей? И какие средства поощрения вы используете?

— Во-первых, у нас постоянно проводится учёба. Причём это касается всех — и врачей, и медицинских сестёр. Обучение проводится на базе вузов, регулярно, раз в пять лет. Естественно, за счёт средств диспансера.

Самых лучших, самых достойных работников в обязательном порядке поощряем премиями. В конце месяца заведующие отделениями подают мне списки с их именами.

К сожалению, я мало чем могу помочь своим сотрудникам в социальном плане, разве только экономически. Что касается решения жилищной проблемы, то сейчас у нас таких возможностей нет. Поэтому люди уже сами стараются — откладывают средства, вступают в ипотеку… И надо сказать, по настроению в коллективе видно, что медицинский персонал в общем-то смотрит в будущее оптимистично. Зарплата, вы знаете, повысилась, соответственно повысилось и благосостояние. Только за последний год практически все наши врачи поменяли машины, ездят на иномарках. И я считаю, что это очень хороший показатель.

Это важное слово «команда»

— Сергей Альбертович, расскажите немного о специалистах диспансера, о тех, на кого можно положиться в трудную минуту.

— С удовольствием. Начнём с того, что в настоящее время у нас в диспансере работают 50 врачей. Это психиатры, психиатры-наркологи, психотерапевты. Кроме того, не так давно появилось шесть клинических психологов — это новые специалисты, и мы очень довольны их работой. Из врачей, которых стоит отметить, прежде всего, хочу назвать своих ближайших помощников. Это Евгений Викторович Шумилов — заместитель по лечебной работе, Игорь Вячеславович Алексеев — заместитель по экспертизе, Рабис Хасаньянович Габдрахманов — заместитель по организационно-методической работе, Виктория Ивановна Чертан — заведующая поликлиникой диспансера, а также заведующие отделениями Светлана Александровна Надейкина, Марина Мироновна Першина, Светлана Викторовна Прохорова, Наталья Павловна Литвинчук, Сергей Олегович Гульбинас, Дмитрий Борисович Пикулин и многие другие. Все эти люди имеют большой опыт, обладают высоким профессионализмом. Если бы не эта слаженная и квалифицированная команда, работать было бы намного сложнее.

Кстати, что мне особенно симпатично, так это то, что у нас трудится немало семейных пар, а то и целых династий. В частности, назову семейную чету Чертан. Виктория Ивановна — психиатр-нарколог, заведующая поликлиникой ПНД, её муж Валерий Александрович — психиатр. Когда-то они приехали в Сургут с Украины, также по вызову, вместе с дочерью, которая уже здесь, в Сургуте, окончила факультет клинической психологии и стала психологом. Или Татьяна Петровна Хан, терапевт по специальности, — она, кроме того, является председателем профсоюзного комитета диспансера. А её супруг работает здесь же психиатром. И таких семейных пар здесь много.

— И, насколько я понимаю, вы такую семейственность поощряете?

— А тут ведь какое дело — поощряй не поощряй, а деваться некуда, — шутливо сокрушается Смердов. — Тем более что все они на своём месте, работают неплохо и по многу лет. Кстати, моя жена Татьяна Григорьевна тоже трудится здесь — в психогигиенической консультации психотерапевтом.

Хозяйка поликлиники

Одна из главных помощниц главного врача — заведующая поликлиникой диспансера Виктория Ивановна Чертан удивляет мягким тоном в голосе, с какими-то тёплыми, почти домашними интонациями. Да, совсем не таким мне представлялся грозный по определению врач-нарколог.

— Виктория Ивановна, считается, что вспышки наркомании начались в нашей стране именно на Севере. Как сейчас обстоят дела на этом фронте?

— Особенно активные вспышки наркомании пришлись у нас на 1999–2001 годы. Но если в 2000 году заболеваемость наркоманией в Сургуте охватывала 292 человека на 100 тыс. населения, то на конец 2006 года — только 22 человека. То есть мы имеем снижение заболеваемости более чем в 10 раз. Но главное, у нас значительно меньше детей стало потреблять наркотики. Если говорить о наркоманах среди молодых людей до 18 лет, то на сегодняшний день таких в нашем городе четыре человека. Но это именно наркоманов. Эпизодически потребляющих, конечно, больше. Да, есть ребята, которые начинают употреблять наркотики в 15–16 лет, но ведь раньше были распространены и такие случаи, когда это происходило уже в 7–8 лет. Сейчас эта возрастная планка заметно поднялась.

— Что повлияло на снижение этих цифр? Это вопрос профилактики?

— Здесь много всего положительного. Безусловно, сыграла свою роль и профилактика. В частности, сейчас мы много времени уделяем обучению социальных работников в школах с тем, чтобы они уже со знанием дела могли говорить с детьми о вреде наркологических веществ. Причём с детьми младшего школьного возраста. Эти занятия проводятся в виде игры, а потому ребята ходят на них с удовольствием. Нельзя сказать, что эти беседы, игры идут сразу в противовес наркотикам. Всё начинается с элементарного — с разграничения плохого и хорошего. В итоге это может относиться и к курению, и к употреблению спиртного, и т. д. А иногда психолог приходит на лекцию и просто разговаривает с детьми о жизни. Причём, как рассказывают сами специалисты, дети после занятий часто просят их подойти и поговорить с мамой или с папой, которые употребляют спиртное.

— Виктория Ивановна, а какие методики вы используете в лечении алкогольной и наркотической зависимости?

— Мы пользуемся уже устоявшимися, хорошо зарекомендовавшими себя методиками. В частности, в поликлиническом отделе диспансера в обязательном порядке проводятся детоксикации. Пациенты обращаются в любое время суток. А вот если человек нуждается в стационаре (это бывает при длительных запоях, тяжёлом психозе и т. д.), то здесь они получают уже самое разнообразное лечение. У нас используется и иглотерапия, и медикаментозное лечение. Если человек достаточно самокритичен, если он в состоянии отвечать за себя, то мы закрепляем лечение методом торпеды или методом Довженко с помощью 25-го кадра — здесь всё зависит от индивидуальных особенностей.

Недалеко от Ханты-Мансийска, в Лемпино, у нас в округе имеется реабилитационный центр. Услуги для наших пациентов здесь бесплатные — всё оплачивает округ. Сюда поступают в основном те, кто лечится от алкоголизма, наркомании и кому необходима длительная реабилитация. Ведь что такое лечение наркомана в течение 10, 12, 14 дней? Это только снятие физической зависимости — психическая остаётся надолго. Поэтому ребята довольно охотно едут в этот центр и по полгода там живут, трудятся, восстанавливаются.

— Виктория Ивановна, сегодня часто можно услышать, что наркоман — это уже наркоман навсегда. Так имеет ли смысл говорить о полном излечении?

— Конечно, в этом смысле с лечением алкогольной зависимости проще. Например, если взять цифры за 2006 год, то мы сняли с учёта как излечившихся от алкоголизма 272 человека. Среди пяти тысяч наших алкоголиков это, конечно, немного, но это те, кто не употребляет спиртное уже около трёх лет. Мы проверяем их, беседуем с супругами, берём характеристики с работы, от участковых милиционеров и т. д.

А с наркоманией… Действительно, мы иногда сталкиваемся с тем, что люди возвращаются. Поскольку психическая зависимость остаётся, человек может сорваться и употреблять наркотики снова. Вот представьте, ребята вернулись из реабилитационного центра. У них, знаете, какие мысли? Что уже всё прошло, что они совершенно здоровы, навсегда забыли о наркомании. А мы тем не менее вынуждены ставить их на место, объяснять, что впереди ещё много работы, не давать разрешений на какие-то виды деятельности, например, на управление транспортными средствами и т. д. Это работа, ежедневная, ежечасная. Так что здесь всё гораздо сложнее. Тем не менее в 2005 году излечение наркомании у нас составило 9% — очень хороший результат. Так что это вопрос обстоятельств, человеческой воли, поддержки родных и ещё многих факторов.

— А среди коренного населения насколько распространены наркомания и алкоголизм?

— Больше всё-таки алкоголизм. Причём с алкоголизмом очень сложно, потому что у коренного населения очень быстро развивается зависимость. Здесь рано начинают употреблять спиртное дети. Что, в общем-то, понятно: если родители пьют, то в доме всегда есть водка, самогон, который здесь уже научились производить, в крайнем случае одеколон… Ведь когда у детей спрашиваешь, где они впервые попробовали спиртное, то отвечают, как правило: дома. А при каких обстоятельствах? Когда дома была компания или все вышли, допустим, покурить, «а я отлил себе винца». А это может быть и в пять, и в шесть, и в семь лет. Играют роль и национальные особенности. Так, например, дети хантов или манси редко доучиваются до 9–11-го класса. В основном это 4, 5, 6 классов. Считается, что получил начальное образование — и нужно идти помогать родителям, которые разводят оленей, занимаются рыбалкой, охотой и очень рано начинают приобщать детей к этому своему образу жизни. Конечно, если учителя видят, что ребёнок способный, то иногда удаётся как-то убедить родителей, что ему нужно учиться дальше, нужно получать высшее образование — и у нас есть хорошие врачи, учителя из коренного населения, но это, опять же, скорее исключение, чем правило.

Человек с Севера

Затронув тему нелёгкой северной доли, я, конечно, не могла не поговорить с заместителем главного врача по лечебной части Евгением Шумиловым. Тут уж не ошибёшься: особенный стиль речи, тихий успокаивающий голос — психиатр. По словам Сергея Смердова, именно энергии и профессионализму Евгения Викторовича Сургутский психоневрологический диспансер обязан и хорошо отлаженным лечебным процессом, и нормальным течением экспертиз, и налаженным медикаментозным снабжением.

— Евгений Викторович, в нашем разговоре мы периодически возвращаемся к региональным и национальным особенностям. Что вы можете добавить здесь как психиатр?

— Что касается малочисленных народностей Севера, то первая беда у них, как уже сказали, алкоголизм. А вторая — это так называемые интеллектуальные дефекты, или умственное отставание. То, что раньше называли олигофренией. К сожалению, выявление этого дефекта достаточно частое. А вот что касается остальных психических расстройств — здесь мы имеем как раз другую картину. Шизофрения — редкость, эпилепсия — редкость, с маниакально-депрессивными психозами среди хантов и манси я вообще никогда не сталкивался. Основная беда — это, конечно, пьянство, которое распространено и среди вахтовиков, и среди аборигенов.

— В психиатрии есть такой термин «нарушение поведенческой реакции», то есть это агрессивность, конфликтность. Но ведь сейчас этот диагноз можно ставить буквально каждому третьему. Скажите, за то время, что вы работаете по специальности, количество людей с поведенческими расстройствами увеличилось?

— Я могу сказать, что на 2007 год у нас на консультативном и на диспансерном наблюдении состоит всего около шести с половиной тысяч пациентов. Из них с расстройствами поведения 1 243, то есть примерно четвёртая часть. И это стабильная средняя тенденция. Хотя, с другой стороны, по статистике, к 2010 году у нас депрессии и неврозы будут стоять на первом месте в связи с утратой трудоспособности. Поэтому нам сейчас есть чем заниматься. Лечим, снимаем эти состояния. Специалисты нашего диспансера владеют многими, практически всеми применяющимися у нас в стране методиками. В частности, используются гештальтерапия, психоанализ, рациональная терапия, групповая терапия. Сейчас мы в достаточном количестве обеспечены медикаментами. Причём такими, которых нет во многих других городах, в других центрах. Это нейролептики, антидепрессанты нового поколения. То есть весь комплекс мероприятий направлен на коррекцию и нивелировку поведенческих нарушений в полном объёме.

— Ну, а самим сотрудникам психоневрологического диспансера к кому обращаться за помощью? Как снимают стресс врачи-психиатры?

— Для нас лучшие средства — это охота и рыбалка, — вновь вступает в разговор Сергей Альбертович. — Вокруг Сургута очень много различных речек, озёр. А среди врачей очень много рыболовов. Поэтому на рыбалку выезжаем часто, в том числе и с коллегами и, в частности, с Евгением Викторовичем. Ловим язей, карасей, окуней. А скоро ещё и охотничий сезон начнётся: куропатка, тетерев, утка. Все стрессы лечатся на природе. Вода, солнце — набираешься энергии. Так что сами мы к психологам за помощью не ходим.