Сергей Миронов: «ЦИТОвский патриотизм присутствует в нашей ежедневной реальности» №2(59), 2013 год

 — Сергей Павлович, когда говоришь о ЦИТО, всегда пребываешь под влиянием мощной традиции. Улица, на которой находится институт, носит имя одного из основоположников советской травматологии Николая Николаевича Приорова, сам институт тоже, Центр спортивной и балетной травмы по справедливости получил имя своей основательницы Зои Сергеевны Мироновой, а во главе института стоит её сын. Школа ЦИТО не нуждается в представлении для российских и зарубежных травматологов. Насколько важны сегодня для вас эти традиции?

— Основатель института Николай Николаевич Приоров обладал хорошим административным потенциалом и большой мудростью. Я его почти не знал, видел несколько раз, когда был подростком. А Зоя Сергеевна очень дружила с ним, он сыграл в её судьбе ключевую роль: на стыке 1951–1952 годов он предложил ей создать и возглавить отделение спортивной травмы. Они вместе начинали это направление, и потом оно уже выкристаллизовалось в то, что есть сейчас, Клинику спортивно-балетной травмы с 60­-летней историей. Мы всегда активно поддерживаем традиции. Сейчас в институте возобновляются Приоровские чтения — это Всероссийская конференция молодых учёных в контексте названных чтений. Несколько лет назад к юбилею института выпущена памятная золотая медаль Приорова, которую мы вручаем наиболее выдающимся ортопедам-травматологам, внёсшим серьёзный вклад в развитие нашей специальности или близко соприкасающимся с нашей проблематикой.

В нашем отношении к традициям нет ничего неестественного, нежизненного. Всё достаточно основательно. За 92 года работы институт в разные периоды своей жизни достигал очень много великолепных профессиональных высот. У нас почти нет кадровой текучести: научные сотрудники, которые приходят к нам, приживаются, потому что им интересно работать. Я не хочу при этом сказать, что у нас здесь такой «инкубатор», который живёт вне времени и пространства, это не так. Но тем не менее надёжный ЦИТОвский патриотизм присутствует в нашей ежедневной реальности. О традициях говорит и такой факт: за 92 года существования института его возглавляли всего четыре директора. Согласитесь, это немного.

— Вы четвёртый директор ЦИТО. Расскажите немного о структуре института: 92 года — срок солидный, за это время институт присутствовал в очень разных пластах нашей жизни, а значит, и менялся вместе с нею. Какой вы увидели структуру института впервые и как видите её сейчас?

— Да, структура меняется в соответствии со временем, развитием медицины и наших направлений в ней. Я директорствую с апреля 1998 года, то есть уже 15 лет, а в общей сложности работаю в ЦИТО 40 лет. Не могу сказать, что я подошёл к структуре института как-то революционно. Вообще не люблю такой подход. Мы видоизменялись по направлениям деятельности, то есть происходила и происходит определённая эволюция. Хочу рассказать о главных направлениях нашей работы. Сама жизнь и развитие науки заставили заниматься разработкой и внедрением в широкую практику малоинвазивных вмешательств. Я считаю, что наш институт был в этом направлении пионером. Зоя Сергеевна в соавторстве со своим аспирантом из Ирака ещё в 1973–1974 годах выпустила первую монографию по поводу артроскопии коленного сустава. Сейчас медицина и ортопедия ушли вперёд, но о начале всегда нужно помнить. Сейчас это направление стало абсолютно приоритетным в Клинике спортивной и балетной травмы. Больше 80% операций на крупных суставах делаются с применением артроскопической техники.

Ещё одно направление, которое стало ведущим за последние 15–20 лет, это микрохирургия в травматологии и ортопедии. Огромное направление, в котором операции проходят с применением операционных микроскопов. Сшиваются действительно микроскопические сосуды, нервы, перемещаются огромные тканевые лоскуты, всё это делается одномоментно, операции порой идут более 12–14 часов. Это очень тяжёлый хлеб травматологов, но он даёт хорошие результаты.

Важнейшая тема, которую институт начал разрабатывать давно, — эндопротезирование крупных суставов. Первопроходцем в стране, да и в мире, был профессор Константин Митрофанович Сиваш, который ещё в 1959 году запатентовал эндопротез тазобедренного сустава. История эндопротезирования насчитывает более 50 лет, и когда мы слышим о зарубежных наработках, мы ценим работу наших коллег, но тем не менее всегда помним, что начиналось-то всё здесь. Да, в российской медицине был период, за который мы многое потеряли в силу политических и экономических обстоятельств. Но сейчас, я считаю, происходит серьёзный ренессанс ведущих направлений института, и эндопротезирование стало одной из важнейших тем. Эндопротезирование ведь очень разное по своим качественным характеристикам. При хорошо отлаженной оперативной технике, при соответствующей технологии всех составляющих это уже достаточно стандартизованная операция, а вот наиболее осложнённые, ревизионные виды, когда в силу обстоятельств проводится вторичная, третичная операция, — такие операции очень и очень сложные, по объёму они просто в несколько раз тяжелее и сложнее, чем первичное эндопротезирование. А так как наш институт занимает головные позиции в стране, то наиболее тяжёлые патологии по всем направлениям — и в эндопротезировании, в частности, приходят к нам. По данным 2012 года, у нас 21% всего эндопротезирования составили ревизионные операции, а они равны, я считаю, 2–3 первичным.

Ещё одно огромное направление, очень сложное технологически, но крайне необходимое в медицинском и социальном плане, — это лечение врождённых и приобретённых деформаций позвоночника у детей, сколиоза, кифоза и так далее. Эта тема достаточно давно разрабатывалась в ЦИТО нашими предшественниками: профессорами Казьминым и Ветрилэ, у нас своя большая вертебрологическая школа. Сейчас молодые учёные — ставшие докторами медицинских наук Колесов и Кулешов — продолжают это направление и проводят просто уникальные операции. Подобные мало кто в мире делает.

— Сергей Павлович, когда вы сейчас смотрите на такую работу коллег, вспоминаете ли свои операции в бытность хирургом, не завидуете ли немного новым возможностям, новым технологиям?

— Я на позвоночнике операций не делал, работал в основном как детский травматолог и проводил операции на суставах, этому посвящена моя кандидатская, да и большая часть докторской. Но поскольку я в этом институте вырос как врач, а до этого ещё, будучи студентом, три года отработал здесь санитаром, более чем сорокалетняя жизнь института и его развитие ярко предстают перед моими глазами. Да, новые возможности впечатляют, но возникает скорее восхищение, чем зависть. По пятницам провожу директорскую конференцию — это традиционное для нас подведение итогов недели. По уровню эти наши конференции соответствуют хорошим международным встречам специалистов.

Проблем в нашей специальности очень много, одна из тяжелейших — спинальная травма. Мы довольно много занимались ею, провели многолетний эксперимент, внедрили в клинику, но всё-таки результаты не слишком обнадёживали, и сейчас идёт новый этап экспериментальных исследований. На мой взгляд, сейчас чрезмерно растиражировано применение стволовых клеток, при этом часто считают их панацеей от многих проблем, что далеко не так. Если мы выпускаем метод в клинику, то это — апробированная вещь, это то, что наши коллеги могут взять и реально с этим работать. И трансляционная медицина.

— Насколько широко используется ваш опыт, опыт института? Как коллеги, российские и зарубежные травматологи и ортопеды, относятся к школе ЦИТО?

— У нас очень широкая география для людей, которые хотят учиться более глубоко, специализироваться и расти дальше. На базе института работают две кафедры — Московского медицинского университета им. Сеченова и кафедра Российского медицинского университета. Есть курсанты, которые у нас проходят цикл переподготовки и обучения. У нас ежегодно работают клиническая ординатура и аспирантура, поэтому есть где учиться и набираться опыта. Причём в ординатуру и аспирантуру мы берём не только россиян, достаточно большой процент (30–35%) составляют молодые врачи из зарубежья.

— Насколько сознательно люди идут именно к вам?

— Идут, потому что понимают, что здесь можно получить знания, набраться определённого опыта. Другой вопрос в том, что, по моему мнению, два года ординатуры — это мало, надо три, а лучше бы четыре года, потому что человек должен понять, куда он пришёл, что это за профессия. Ситуация выстроена так: ординатор, чтобы получить полноценный диплом об окончании ординатуры, за два года проходит одиннадцать клинических отделений, разных по профилю. Примерно два месяца на отделение. Получается такой галопирующий вариант. В некоторых случаях, когда человек пришёл уже с определённым прицелом на конкретное направление, мы идём на то, чтобы он проработал в отделении не два, а четыре месяца, понимая, что ему это необходимо. А вообще повторю: два года ординатуры — это слишком мало.

— Сергей Павлович, расскажите о том, как была написана книга «Даруя победу», авторы которой вы и ваша мама, Зоя Сергеевна. Должна сказать, книга получилась и честной, и откровенной, в ней многое сказано о Зое Сергеевне и о вас.

— Книга писалась десять лет назад, она была приурочена к 50-летию Клиники спортивной и балетной травмы. Для мамы это книжка-исповедь, потому что она в то время заканчивала активную работу, хотя потом ещё несколько лет была консультантом. Тем не менее это по сути подведение итогов её огромного творческого, медицинского, научного пути. И для меня во многом тоже: к тому времени я уже 30 лет работал врачом, несколько лет был директором института. А по поводу честности, я думаю, это было в характере Зои Сергеевны и, я надеюсь, в моём тоже, хотя себя очень трудно оценивать.

— В своей жизни вы общались с людьми, которые находятся на самой вершине власти в России, и были для них доктором. Такое общение всегда очень непросто. Вы рассказали в книге и об этом, без лишних слов, не нарушив ни в чём медицинскую и человеческую этику.

— Да, я немножко рассказал об этом, хотя это линия жизни, не имеющая прямого отношения к институту, но это действительно непросто. Я рад, если получилось честно.

— Человек часто привыкает к месту и креслу, к должности, которую занимает. Но мудрый руководитель всегда думает о тех, кто находится рядом с ним. Что за люди помогают вам руководить институтом?

— Принцип моего подбора кадров основывается в первую очередь на отношении к ЦИТО: важно, чтобы человек имел корни из нашего института, чтобы ЦИТО был ему дорог, потому что он прошёл здесь определённые этапы становления как научный сотрудник и профессионал. Это один критерий, а второй — степень развития мышления. Понимаете, брать себе дублёров, которые мыслят абсолютно так же, как ты, не очень хорошо. Может быть, это неплохо с точки зрения административной вертикали, но если смотреть широко, с точки зрения влияния на коллектив, это плохо. Главный врач Олег Глебович Соколов более 25 лет в институте, он работал в детской травме, уже лет семь на административной работе и знает институт «от корней». Мой зам по науке — функциональный диагност (когда-то мы с ним вместе начинали научную работу, и я считаю, он лучший специалист по ультразвуковой диагностике в травматологии и ортопедии), автор монографий, профессор Николай Александрович Еськин. Другие замы — по строительству, хозяйственным делам. Вы обратили внимание: на нашей территории возводятся четыре здания, строительство которых мы заканчиваем в этом году. Это очень сложная тема — в наше время строить что-либо. В этом же году мы сдаём наконец Центр спортивной и балетной травмы, который будет работать как филиал института и разместится на Таганке.

— Что конкретно вы сдаёте в этом году на территории института?

— Большое круглое здание — это реабилитационный корпус, потом, чуть дальше, в глубине территории, экспериментальный лабораторный корпус, клиника животных, где будут лаборатории консервации тканей, морфологии и так далее, патологоанатомический корпус. Дополнительно появляется новый пищеблок, чтобы питание и больных, и сотрудников находилось у нас на современном уровне.

— Вы можете сказать, что люди, которые работают рядом, ваши единомышленники?

— Я думаю, в основном да. Только тут ведь многое зависит от личностного восприятия. У многих начинает понемногу кружиться голова — этакое «головокружение от успехов», от того, что всё слишком легко даётся. От таких мы, как правило, всё-таки освобождаемся. Остаётся ядро — те, кто заряжены нашей общей энергией служения людям.

— А как вам самому удаётся избежать такого «головокружения»?

— Я думаю, мне очень помогают сильные гены, то есть мои родители, мать и отец, ну и, наверное, воспитание. Многое дал спорт — я активно им занимался в своё время, а спорт воспитывает твёрдость духа, даёт физическую и психологическую прочность. Хочу подчеркнуть, что я никогда не был в категории «профессорского сынка», которому все двери открыты. С первого раза я не мог поступить в медицинский институт. Конкурс был большой: 1966 год, мы только что вернулись с соревнований и стали чемпионами страны среди юниоров. Нам руководство Московского спорткомитета обещало поддержку при поступлении, но на деле этого не произошло. Поэтому я получил выразительный шлепок по физиономии. А мама была человеком принципиальным, хотя имела, конечно, какие-то возможности. Потом я уже понял, что надо надеяться на себя во многом, а не рассчитывать на помощь «доброго дяди». Был серьёзный выбор между спортом и медициной. И раз уж я этот путь выбрал, надо пройти по нему целенаправленно, твёрдо, достойно. Я не ангел, конечно, крыльев у меня нет, но это моё убеждение. И, вы знаете, столько впереди! Всё, что строится, надо завершить, запустить и двигаться дальше.

— Перед вами такой замечательный пример активного долгожительства, долгой прекрасной работы — пример Зои Сергеевны.

— Конечно! Я рассчитал себя на долгую дистанцию. Так что у меня ещё лет 30 впереди. А по планам, которые есть в институте на сегодня, можно твёрдо говорить о том, что десять лет работы мы себе уже обеспечили. Так, мы хотим создать детский реабилитационный центр — это совершенно необходимо, давно назрело и, надеюсь, получим землю под строительство. Второе — на территории института есть опытно-экспериментальное предприятие, которое вообще-то всегда относилось к ЦИТО, но в период безвременья в начале 90­-х годов ушло от нас. Сейчас мы предпринимаем усилия по его возврату, и тогда уже можно будет говорить о научном, клиническом, производственном комплексе самого современного уровня. Я считаю, что это конструкция будущего — от начальной идеи до её технического воплощения на благо пациенту. Всё это надо возрождать, собирать воедино. Понимаете, если это удастся сделать, опять кто-нибудь скажет: ну, Миронову всё легко удаётся! А вообще-то на это тратишь годы, тратишь жизнь. Это я не к тому говорю, чтобы «памятник себе воздвигнуть нерукотворный». Хотя народная тропа к травматологам, к сожалению, не зарастает.

— Сергей Павлович, скажите, вы верующий человек?

— Не могу сказать, что я сильно привязан к институту церкви и частый гость в храме, но я человек крещёный, у меня есть своя молитва — молитва оптинских старцев, я ношу крестик, ежеутренне что-то говорю про себя высшим силам. Хотя в своё время я имел честь достаточно близко соприкасаться с патриархом Алексием II, с некоторыми иерархами русской православной церкви, да и сейчас тоже. Очень близкий друг нашей семьи и духовный наставник — патриарх Всея Грузии Илия II. Моя жена грузинка, и он многолетний наставник нашей семьи. Так что с позиций духовности, какой-то поддержки свыше могу сказать, что я её ощущаю. Я для себя ответил однозначно: Бог есть, и врач это ощущает в своей работе. Мало только одной физики, ещё нужен дух. Поэтому мы в институте сделали часовню, куда приходят священники нашего прихода, причащают больных, оказывают большую помощь. Тело без духа существовать не может. Опираясь на духовную поддержку, жить легче, и жизнь становится осмысленнее. Особенно, когда тебя окружает команда единомышленников и профессионалов.