Пять лет ФМБА России: прорыв в медицину будущего №1(44), 2010 год

Новые задачи — на крепкие плечи

— Владимир Викторович, что вы считаете главным положительным изменением в системе ФМБА России за прошедшие пять лет и какую главную проблему на данном этапе предстоит решить?

— Самое позитивное и самое главное событие — это то, что из специализированного ведомства, занимающегося достаточно обособленными вопросами, Агентство выросло в федеральный орган исполнительной власти, которому государство поручило национальные проекты и вопросы, выходящие далеко за те рамки, которые были в 2004 году. Правительство увидело, что нам можно доверять дополнительные, очень тяжёлые проблемы, и, думаю, это было не случайно, ведь нагружают только работоспособный организм.

— Эту нагрузку удалось выдержать?

— Если говорить о развитии донорства, то уже пройдены этапы, которые можно оценить и сказать: да, в основном получается. При этом, безусловно, всегда есть работа над ошибками. 2008 год имел особенности: рабочего времени с момента, когда заработал механизм выпуска Постановления по донорству, нормативных актов, подзаконных актов, приказов, было менее полугода. 2009 год был более спланирован, мы начали его раньше, но и объём проекта развития Службы крови теперь в два раза больше. Это создаёт очень высокий ритм и непростую обстановку и у исполнителей, и у нас, контролёров, основных заказчиков.

Зато мы понимаем, что именно надо делать по окончании этого проекта и в ближайшие пять лет. Сейчас мы создаём только первый «этюд» на этой большой и многогранной «картине»: модернизируем одну — главную станцию переливания крови в каждом субъекте РФ. А дальше — следующий этап: пойдём вглубь, к переоснащению более мелких станций.

Если говорить о переданных Агентству полномочиях по окружным центрам (это бывшие больницы водников), то там хозяйство по объёму — более половины того массива, который был у нас, и на то, чтобы провести детальную инвентаризацию состояния этой материально-технической базы, нам потребовался целый год.

Система больниц водников очень похожа на ту, которая работает на наших территориях, но они за период 90-х годов растеряли свой контингент пациентов, поскольку речные, морские флоты акционировались, и руководители этих больниц несколько растерялись в новой ситуации. Сейчас мы их переориентировали: вернулось понимание, что такое прикреплённый контингент (речники, водолазы, работники ремонтных заводов, где очень много вредностей, в том числе радиационный фактор при проведении дефектоскопии судов).

Как для врачей и организаторов медицины для нас абсолютно не важно, в акционерном обществе работает человек или на государственном предприятии, так как и в том и в другом случае человек заплатил налоги. Для нас главное — сохранить трудовое долголетие человека. Если предприятие имеет фактор особо вредных и опасных условий труда, то наша задача — нацелить работу лечебного учреждения на предупреждение развития тяжёлых заболеваний, в том числе профессиональных, если эту работу не делать, то государство будет расплачиваться сторицей по инвалидности и потере работоспособности.

Кроме того, сейчас каждому окружному центру мы поставили новую серьёзную задачу — кардинально иную, нежели та, которая стояла перед ними до сих пор. Мы подписали соглашение с МЧС о медико-санитарном обеспечении работников министерства. А это не только входные, профилактические и периодические медосмотры. Это особенная работа по профилактике всевозможных заболеваний и их осложнений, связанных с психоэмоциональным фактором: сотрудники МЧС работают в любых чрезвычайных ситуациях и видят отнюдь не радостные картины, когда разбирают завалы и вытаскивают раненых или трупы. Есть огромный риск для здоровья водолазов, ныряющих в холодную воду столько раз, сколько нужно, да и других категорий спасателей. Безусловно, после этого людям нужна реабилитация. Её и будут проводить бывшие больницы водников — нынешние наши окружные центры. Мы сейчас обучаем их врачей и руководителей для того, чтобы они могли выполнить поставленную задачу.

Второе направление: в следующем году, реализуя одно из направлений нацпроекта — развитие онкологической помощи, в Архангельске на базе Северного окружного центра имени Семашко мы будем открывать новый современный региональный онкологический центр. В этой программе уже работает часть наших учреждений, например, Федеральный медицинский биофизический Центр имени А.И. Бурназяна (Москва). Онкоцентр в Архангельске будет современным, строить его мы будем по совершенно новой технологии быстровозводимых зданий: на заводе изготавливаются конструкции, которые потом собираются на месте. За год должны построить.

Третье направление, которым наши окружные Центры занимаются, — это создание Центров экстренной медицинской помощи.

— Есть какая-то главная проблема, которую надо решить по ходу выполнения всех этих задач?

— Кадры. Не потому, что их нет, а просто потому, что ФМБА России сегодня очень быстро растёт, и специалистов по очень многим направлениям просто не готовят или только начали готовить. Кадры сегодня — это реальная проблема.

Инвалидов не будет

— К сожалению, в нашем обществе инвалиды — люди второго сорта, это общеизвестно. Что вы планируете сделать для изменения такого отношения? И возможно ли вообще его изменить? Может быть, пришло время развернуть в нашей стране информационную кампанию, подобную той, что отлично работает в программе развития безвозмездного донорства?

— Очень долгое время государство занимало позицию, когда считало достаточным признать человека инвалидом и в дальнейшем предоставлять ему льготы по лекарствам и т.д. В итоге мы очень сильно отстали от общепринятой в мире тенденции отношения к человеку, который был рождён инвалидом или приобрёл инвалидность в течение жизни.

И только в этом году Россия впервые голосом президента заявила о том, что мы ратифицируем всемирную Конвенцию по защите прав инвалидов. Хотя из-за длительного периода такого одностороннего отношения к этой проблеме нам сейчас очень непросто достичь рубежа, когда мы сможем сказать, что мы — общество без границ для людей с ограниченными возможностями. К сожалению, у большей части населения нет пока потребности помочь инвалиду, узнать, какие у него проблемы. Подход такой: не дай Бог, чтобы со мной это случилось, а те, с кем случилось — пусть как-нибудь сами по себе живут.

— Как это изменить?

— Не меняется жизнь только тогда, когда человек не хотел бы этого сделать. Мы с коллегами убеждены, что нужно идти вперёд шаг за шагом, хотя это вовсе не значит, что мы исправим положение даже в ближайшие десять лет. Но если мы начнём сегодня, то завтра будем уже на шаг дальше.

Безусловно, уже не нужно преодолевать отношение государства к этой проблеме, потому что государство к ней повернулось лицом на самом высшем уровне. Руководитель страны созвал общественный Совет по делам инвалидов при президенте, возглавил его. Это совершенно рациональный, конструктивный орган, на котором называются конкретные задачи и определяется, кто за них будет отвечать, кто будет исполнять и что будет конкретно сделано.

Дмитрий Анатольевич Медведев на первом заседании Совета чётко сказал: тот, кто подталкивает меня и страну к тому, что до конца года мы ратифицируем Международную конвенцию о защите прав инвалидов, — тот, с одной стороны, не понимает, что он делает, а с другой стороны, он пытается в очередной раз превратить эту очень большую и значимую работу в профанацию.

Что такое общество без границ? Любой наш современный город сегодня на каждом метре, на каждом шагу создаёт непреодолимые преграды для человека с ограниченными возможностями. Здоровый человек, не задумываясь, поднимает ногу и наступает на бордюр тротуара. Не задумываясь, спускается по лестнице, если сломан лифт. Входит в лифт и не знает, что инвалидная коляска в наш обычный лифт не въезжает. Заходит в автобус и не догадывается, что инвалиду в автобус не зайти. И так далее, и так далее, и так далее. Поскольку государство 70 лет никак к этому не относилось, то повсюду сформированы границы — в первую очередь даже не физические, а нравственные.

Что же делать? Первое — нужно менять законодательство. У нас сегодня действует закон 1995 года о защите прав инвалидов. Другого закона в том году не могло быть. Новый закон разрабатывается, и мы уже отдельные его направления, блоки обкатываем, обсуждаем с инвалидными сообществами.

В чём суть нового закона? Мы отменяем экспертизу, признающую человека инвалидом.

— Что же, инвалидов не будет как таковых?

— Да. Потому что во всём развитом мире задачу видят не в том, чтобы дать человеку инвалидность и забыть про него, а заниматься его реабилитацией. В Германии, Швейцарии, в Англии, в Америке — неважно где — схема следующая: человек пишет заявление в службу реабилитации; сотрудники службы с ним беседуют и выясняют, почему он пишет заявление (то есть какая у него проблема: нет ноги или руки, или глаза, не слышит, не видит, лёгочная проблема, диабет и так далее); далее человека признают реабилитантом по проблеме. Допустим, по проблеме потери функции, проблеме органического заболевания и т. д. Далее реабилитанту помогают решить эти проблемы. Составляется индивидуальная программа реабилитации, куда входит всё, начиная от инвалидной коляски и автомобиля, если он ему нужен, и заканчивая медикаментозной поддержкой.

То же самое должно быть у нас. По разрабатываемому закону на то, чтобы человека признать реабилитантом и выдать ему всю программу реабилитации, должно уйти не более месяца.

Второе важнейшее новшество будущего закона. Допустим, человек — работоспособного возраста, но потерял функцию. Вчера он был водитель, сегодня случилась беда, и он потерял функцию, которая ему давала право водить автомобиль и зарабатывать деньги. Он пишет об этом в заявлении. А психологи службы реабилитации выясняют у него, что он ещё умеет делать, какое у него хобби, кем он мечтал быть, когда был маленьким, наконец. И в результате находят у любого человека какое-то желание, которое он не реализовал в жизни в силу разных обстоятельств: не смог получить образование, купить удочку или компьютер или ещё что-то. И человека направляют на те или иные курсы, дают второе высшее образование за счёт государства.

— Неужели на это найдутся средства?

— На самом деле это средства минимальные по сравнению с теми, которые сегодня государство тратит на оплату огромного количества льгот! И сейчас все эти деньги постоянно уходят в минус, потому что мы каждый год по миллиону (вдумайтесь в эту цифру!) — по миллиону человек признаём инвалидами. У нас сегодня 14 миллионов инвалидов. За десять лет добавится 10 миллионов инвалидов. Представляете, к 2020 году —
25 миллионов инвалидов! Если мы демографический крест приведём хотя бы к нулю, то есть перестанем вымирать, то нас будет 130 миллионов, а из них 25 миллионов — инвалидов. И этот темп будет увеличиваться, а работоспособное население, естественно, уменьшаться. И что дальше?! Поэтому выход только в том, о чём я сказал. Причём это не наше изобретение, так развивается цивилизованный мир. Но мы пошли дальше него.

Так как у нас страна особенная, то даже после того, как мы дадим за счёт государства человеку образование и профессию, он может никуда не устроиться. Поэтому нужно в обязательном порядке ввести инвалидный сертификат. Это, условно говоря, 10 тысяч рублей в месяц, которые государство будет платить реабилитанту, но он их сможет получать, только придя на работу. Если работодатель берёт такого человека на работу, и человек на ней реализуется, то он эти 10 тысяч получает. Реабилитант сдаёт сертификат в банк — работодатель представляет туда ведомость — деньги из банка поступают на счёт предприятия, которое выдаёт заработную плату соответствующему работнику. Почему такой сложный механизм, думаю, не надо объяснять: иначе у нас тут же найдётся много умников, которые договорятся с работодателем и начнут делить наличные пополам с ним.

— Это, разумеется, стимулирует работника. А работодателя разве стимулирует?

— Работодателя тоже будем стимулировать. Нужно вернуться к норме: если работодатель организовал рабочее место для инвалида, то он получает преференцию по налогу на прибыль. Обязательно это надо делать, зря мы от этого ушли. Поскольку не было инвалидного сертификата, то всё закончилось фикцией: предприниматели якобы брали инвалидов на работу, получали налоговые освобождения, но ничего не делали для действительного трудоустройства представителей этой категории. И человек спивался, потому что зачастую получал винно-водочным продуктом за то, что написал липовое заявление о приёме на работу.

К сожалению, надо учитывать нашу действительность. Только так: принял на реальную работу — получай налоговые льготы. Мало того, мы говорим, что в законе надо установить, что рабочее место может быть организовано и на дому, и реабилитанту определяется госзаказ в той сфере, в которой он работает (шьёт, вяжет, компьютерные программы составляет и т.д.). И хотя его рабочее место на дому, но работает он на предприятии, выполняет госзаказ и получает за это деньги от предприятия. Безусловно, на каком-то этапе придётся все эти мероприятия контролировать, потому что руководители предприятий должны понять: раз государство отдаёт такие большие деньги, то оно будет отслеживать их целевое расходование. Такие рабочие места контролируются во всём мире, потому что, увы, везде на этом пытаются слукавить.

Все, признанные ранее инвалидами по органическим заболеваниям, также будут реабилитантами. Их реабилитацией тоже нужно заниматься. В мире принято так: реабилитация до пяти лет. Если через пять лет реабилитация не состоялась, то человек пишет заявление, и ему дают статус инвалида.

Мы за этот год провели опросы среди инвалидов и выяснили, что люди работоспособного возраста, особенно молодые, тяготятся званием «инвалид». Они просят одного: помогите реабилитироваться в обществе, дайте возможность работать. Поэтому если у реабилитанта даже нет ноги, но ему дали нормальный протез на биочипах и он получил профессию и работу, то через пять лет он не станет заявления писать о том, чтобы ему дали статус инвалида. Он нормальный человек!

Экстренная медицина: фантастика реальности

— Владимир Викторович, расскажите, пожалуйста, о центрах экстренной медицинской помощи. Как движется их создание в округах?

— Экстренной медициной мы занимались всегда. Если взять такие страшные вещи, как Чернобыль, то не кто иной, как 3-е Главное управление Минздрава СССР (сегодняшнее ФМБА России) осуществляло ликвидацию медико-санитарных последствий этой катастрофы. У нас, к сожалению, масса техногенных аварий и иных чрезвычайных ситуаций, и ФМБА России работает по их ликвидации на своих территориях.

Но несколько лет назад мы стали создавать бригады быстрого реагирования, потому что наши полномочия расширились. МЧС, видя наши возможности и, главное, результативность, стало привлекать нас не только на внутренние, но и на зарубежные спасательные операции. Везде, где в прошедшем году происходили трагедии с туристами (Израиль, Египет, Вьетнам), уже работали бригады экстренного реагирования ФМБА России.

Основное отличие нашей работы от любого другого участника, которых раньше МЧС приглашало для ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций, в том, что у нас — система. Все врачи, которые в бригаде едут на ликвидацию последствий, работают в клинических больницах или крупных медсанчастях, как это было в Красноярске при ликвидации аварии на Саяно-Шушенской ГЭС. Эти реаниматологи, хирурги, травматологи, кардиологи абсолютно компетентны в тех мероприятиях, которые проводятся во время спасательной операции. Мы не бросаем пациентов после того, как на месте оказали им помощь, а поэтапно выполняем всю работу по их лечению. ФМБА России — единственное ведомство, которое может себе это позволить. Ярчайший пример — Южная Осетия, когда из 140 пострадавших мы к себе забрали почти 100 человек.

Система отработана так, что мы на месте оказываем потерпевшим помощь, на самолёте привозим в Москву (здесь их встречают наши коллеги из клинических больниц и центральных медсанчастей), на нашей базе оперируем и, кому необходимо, проводим реабилитацию. И возвращаем работоспособного человека в строй. Полный цикл. Эта система и потребовала перевода на нас основной работы по быстрому реагированию на чрезвычайные ситуации. Поскольку это бригады из больниц, то у нас очень быстрая реакция: два часа от момента объявления чрезвычайной ситуации.

В каждом округе России нами сформированы бригады экстренного реагирования. Они стоят либо на базе клинических больниц окружных Центров, которые вошли в состав ФМБА России, либо на базе клинических больниц, исконно относящихся к ФМБА России, — например, в Красноярске это Федеральный сибирский клинический центр.

Каждый врач бригады быстрого реагирования прошёл дополнительное специальное обучение либо у нас в институте повышения квалификации, либо на одной из кафедр института МЧС, где он получил звание «Врач-спасатель». На все случаи жизни и все времена года врач-спасатель экипирован специальной одеждой, в которой он, оказывая помощь, себе не навредит. Третье — подготовлены специальные укладки. Они тоже стоят в специальном помещении и обновляются каждый раз после того, как врачи возвращаются со спасательной операции. Всегда наготове специальный транспорт.

На сегодняшний день все наши бригады оснащены новенькими, с иголочки, реанимобилями. В этом году мы по всей стране поставили «под ружьё» 115 полноценных реанимобилей с наркозно-дыхательной аппаратурой, дефибриллятором, специальными электрокардиографами, которые пишут при движении машины и не перестают работать от наводок заводимого мотора.

При этом мы пошли по сложному пути: сформировали собственное техническое задание на то, что должно быть в реанимобиле. Тендер выиграли импортные автомобили, собранные в России: «Форд», «Рено», «Фиат Дукато». Именно на базе этих машин комплектуются реанимобили.

Мало того, впервые в истории бригад экстренного реагирования в составе этих 115 машин появилось 25 машин для детской реанимации, причём оснащённых не взрослой, а детской аппаратурой, работающей в экстремальных условиях.

А с этого года и в следующем году мы дадим бригадам экстренного реагирования 27 совершенно уникальных машин, каких в России ещё не было. Мы создали их сами. Их выпускают наполовину УАЗ, наполовину наши предприятия. Мы приобретаем немецкое шасси, немецкий двигатель. УАЗ производит сборку на своей площадке — появляется российский автомобиль, дальше всё поступает на наш завод, и там делается полностью автомодуль.

Этот кунг-автомодуль — необычный, размеры его такие, чтобы мы могли его перебрасывать воздухом. В самолёт Ил-76 транспортный входят четыре такие наши машины. Это операционная, реанимационная, перевозка, причём перевозка — на четыре реанимационных места, как и у немцев. Четвёртая машина — штабная, в ней оборудована спутниковая связь, навигация и система приёма и передачи информации, то есть телекоммуникация. Мы можем с помощью этого модуля запросить консультацию из центральной клиники, отправив туда информацию, полученную по тому или иному пациенту, даже во время операции. Всё, что я сейчас перечислил, предназначено для оснащения одной бригады быстрого реагирования.

— А что такое Центр экстренной медицины?

— В Москве, на базе Федерального медико-биологического центра, сформирован Центр, в котором собраны основные силы из десяти клинических больниц. Соответственно, бригады самые сильные, самые профессиональные, самые квалифицированные. Здесь, в Москве, мы можем одномоментно сформировать отряд численностью до 500 специалистов. Ничего подобного никто не может сделать, поскольку все работают порознь. У каждой больницы свои возможности. А тут работает система.

Общая центральная бригада имеет 100 единиц транспорта, которые мы можем отсюда послать. Они питаются от автономных источников и могут, встав на месте катастрофы, спокойно проводить операции, реанимацию и т. д.

— Просто фантастика! Даже не верится, что в условиях кризиса может быть такое. И в округах всё это есть?

— Конечно. В каждом округе сформирован окружной Центр экстренной медицинской помощи, в который входят бригады быстрого реагирования. Центр работает в округе сам по нашим заданиям, либо мы его усиливаем бригадами из других округов либо из Москвы.

— Сколько окружных центров экстренной медицины сформировано полностью?

— Четыре центра: Московский, Южный (101-я клиническая больница, город Лермонтов), Сибирский федеральный центр (Красноярск) и Дальневосточный (Владивосток).

Квоты и лекарства следуют за пациентом

— Владимир Викторович, как обстоит дело с квотами на высокотехнологичное лечение и с финансированием жизненно необходимых лекарств для того контингента населения, которое попадает в сферу действия ФМБА России?

— Высокотехнологичная медицинская помощь — это одно из направлений нацпроекта. На сегодняшний день в нём участвуют 25 федеральных клиник ФМБА России по двадцати специальностям. В этом году нам на это было отпущен 1 млрд 700 млн рублей, потому что там очень дорогостоящие операции. В этой сумме 1 млрд 100 млн рублей — это расходные материалы, медикаменты, потому что, к примеру,
до пересадки и после пересадки органа нужно подавить иммунитет, и там идёт мощная медикаментозная поддержка. Да и при любых высокотехнологичных операциях идёт очень серьёзная медикаментозная поддержка. Финансирование высокотехнологичной помощи не сокращено ни на копейку.

Кроме того, летом этого года Минздравсоцразвития России, с нашей подачи и с подачи РАМН, внесло важные изменения в приказ по высокотехнологичной медпомощи. Первое: теперь нет жёсткой привязки к средней сумме квоты при лечении конкретного пациента. Сегодня приказ разрешает по этой квоте принять тот объём, который был затрачен по факту, ведь в каждом случае он разный.

Второе улучшение: если объём квот в одном субъекте РФ закончился, но там есть пациент, нуждающийся в высокотехнологичном лечении, а в другом субъекте — избыток квот, то сегодня квоты можно передать из одного региона в другой. Процедура оформления квоты упрощена донельзя. Человек заходит на сайт Минздравсоцразвития России и смотрит, где по стране есть квота, обращается в Минздрав — и вопрос решён.

— Но если сегодня взять всю очередь по всей стране по всем направлениям высокотехнологичного лечения по квотам — всё равно на всех не хватит…

— Эта работа началась буквально три года назад. А сколько лет проблемы копились… Нельзя за три года взять и сразу всех нуждающихся прооперировать, эндопротезировать и стентировать. Но работа идёт.

Теперь о жизненно необходимых лекарствах. У врача нет ограничений на их выписку. Все пациенты до одного посчитаны. С каждого субъекта Минздравсоцразвития России попросило данные: сколько в регионе больных по диабету, по тиреотоксикозу и т. д. Оказалось, что на это сегодня требуется 130 млрд рублей. Дальше деньги по заявке субъекта РФ отправляются в субъект.

На случай, когда пациент только что переехал из одного региона в другой и обратился к врачу, субъект РФ должен очень быстро среагировать, дозаказать лекарство, и Мин-здрав должен передать из резерва средства (а они заложены) на этого человека либо снять с субъекта и перебросить их в соответствующий. Понятно, что на это тоже необходимо время, а человеку лекарство нужно немедленно. На этот случай в субъекте создан резерв по жизненно важным препаратам, в первую очередь по инсулину.

Есть две вещи, за которые Федерация сегодня отвечает: это лекарства по жизненным показаниям и высокотехнологичная помощь. Поскольку я вижу, как эта работа строится, то знаю, что здесь не может быть сбоев. Потому что денег не ограничили: запросили, сколько надо, убрали приписки и, сколько требовалось, отдали. Если где-то возникают проблемы с жизненно необходимыми лекарствами, то это уже неповоротливость или неорганизованность работы в субъектах РФ.

Нужны специалисты, каких не готовят вузы

— Как удаётся решать задачи подбора и подготовки кадров, соответствующих требованиям системы ФМБА России?

— Вопрос кадров для нас — важнейший. Во-первых, потому, что сегодня есть ряд специальностей, в которых мы испытываем острейший дефицит. Например, менеджер в медицине. Нужны медицинские управленцы, начиная от уровня большой клинической больницы в Москве и заканчивая небольшой медсанчастью в регионе. А их вузы не готовят. Представьте: из врача, который был обучен терапии, хирургии или неврологии, мы делаем главного врача, который должен знать бухучёт, маркетинг, финансирование, экономику. Но его не учили этому.

Тут начинается системная проблема, когда человек говорит: денег нет. А когда проводим аудит, то получается, что деньги есть, но они не используются рационально.
Не вводятся режимы экономии энергои теплоснабжения. Не налажена точная система учёта лекарств и до 70% их из больницы уходит на сторону… И от всех этих проблем главврачу очень хочется со своего поста бежать назад — в терапию или хирургию. Вот почему нужны управленцы, менеджеры, но с медицинским образованием, которые знают колоссальную специфику медицинского менеджмента.

Вторая специальность — медицинский физик. Мы сейчас впервые в России строим Центр медицинской радиологии в Димитровграде. Подобного ему даже в мире нет. Сразу выяснилось: нужны люди, которые должны разбираться в том, что такое ускоритель, протонный центр, ионная терапия, брахитерапия. Только для Димитровграда требуется 200 медицинских физиков.

— Где же их будут готовить?

— У нас уже второй курс учится в Обнинске, где мы год назад открыли медицинский факультет в техническом университете атомной энергии. Там же готовим открытие медицинского университета, где будут факультеты медицинских физиков и медицинских управленцев. Второй вуз — технический университет в Ульяновске, с которым ФМБА России подписало соглашение об открытии факультета медицинских физиков.

Сегодня ФМБА России в половине шага от того, чтобы открыть институт высшего медицинского образования для медицинских сестёр. Все свои колледжи и институты повышения квалификации Агентство объединяет в единое образовательное учреждение. Один из его факультетов будет готовить и медицинских управленцев.

Когда генералы идут в атаку

— Владимир Викторович, ваш пост — это стратегическое руководство всем Агентством, но вы часто летаете сами на спасательные операции и непосредственно руководите ими. Не получается ли, что «генерал идёт в атаку»? Что побуждает вас лететь туда?

— Первое. Мы отлаживаем систему экстренной медицины, а в таком масштабе мы ещё не работали. И в начале любого дела для того, чтобы запустить весь механизм работы, всегда «генералы», как вы говорите, идут в «атаку». Точно так инженер-мостостроитель всегда сам встаёт на лодке под мостом, когда первый автомобиль проходит по мосту. Для того чтобы понять, правильно ли поплыл корабль, тот ли курс взят, та ли скорость — нужно самому всё это оценить, находясь на корабле. Нельзя было Южную Осетию из Москвы увидеть, невозможно это. При тяжёлых массовых катастрофах не оценишь ситуацию чужими глазами. И решение правильное принимается прямо на месте, порой на уровне интуиции.

Второе: нельзя было послать людей под обстрел, если бы я там сам не был. Находясь здесь, в столице, никогда бы туда людей не послал. А когда я еду сам, то говорю: коллеги, кто хочет — может ехать. И понятно, что если едет руководитель, то люди встают и слева, и справа, и впереди, и сзади.

Или на той же Саяно-Шушенской ГЭС. Представьте себе: мы приехали в полночь, страшный рёв стихии, темень… Половины машинного зала нет, и никто не знает, чего ждать. И ты понимаешь, что над тобой 200 метров — стена, которая держит миллиарды кубометров воды. И сам факт, что кто-то сидит в Москве, а людям говорит: иди туда и работай, может так повлиять на человека, что он скажет: ишь, командиры нашлись, не пойду я туда. А если один раз человек не пойдёт — всё, он сломался.

Я выезжаю не на все чрезвычайные ситуации. Лечу тогда, когда это большая катастрофа с непонятным развитием, когда действительно твоё присутствие там необходимо и для людей, и для принятия решений.

— Удалось ли извлечь какие-то уроки из аварии на СШГЭС, которые могут отразиться на организации спасательной работы ФМБА России? Что-то было особенное?

— Конечно. Это был колоссальный опыт. Мы впервые отработали двухзвеньевую работу. Мы не повезли транспорт и оборудование из Москвы. Прилетели только 50 специалистов, а все остальные силы подтянули из Сибирского центра экстренной медицины. Трое суток мы работали бок о бок с врачами из красноярской бригады быстрого реагирования, обкатывали их, а потом отозвали москвичей, оставили там только сибиряков, им тоже боевой опыт нужно набирать.

— Как вы после всего этого восстанавливаетесь, какими средствами?

— Никаких особых средств у меня нет. Думаю, это вопрос для каждого свой, очень внутренний. Кто-то выпивает, снимая стресс, кто-то парится в бане. Я считаю, что самое простое — заповеди блюди, и всё. Старайся, по крайней мере. А согрешил — покайся.

И самое главное — начинать работу для того, чтобы кому-то помочь, или большому количеству людей, или одному. Только исходя из этого. И тогда успех придёт. Потому что не оставит Господь человека, который кому-то хочет помочь. Если ты начинаешь что-то ради извлечения собственной прибыли, собственной выгоды — закончится всё плачевно, и не надо вообще ради этого начинать. Или если только упрекать всех: «Вы ничего не делаете, вы все одним миром мазаны!» — вот тогда упадок пойдёт и в головах, и в делах.

— Что для вас счастье?

— То, что человеку даётся Всевышним, — жить. И если человек при этом извлекает уроки и становится добрее и чище, то это и есть самое большое счастье.