Столичное здравоохранение — «пациент» доктора Печатникова №3(53), 2011 год

Самая сложная программа — кадровая

— Леонид Михайлович, что представляет собой недавно утвержденная Правительством Москвы программа «Столичное здравоохранение», каковы ее особенности?

— Это программа, которая ставит перед собой вполне амбициозные цели по так называемым индикаторам уменьшения смертности, детской и материнской смертности, по увеличению продолжительности жизни москвичей, по улучшению медицинского обслуживания пожилых. Подчеркну, что последнее направление впервые выделено в отдельную подпрограмму, разработанную нами совместно с Департаментом соцзащиты.

Население стареет, и продолжительность жизни, смею надеяться, не без участия медиков, все-таки растет. Поэтому возникла реальная проблема — здоровье пожилого населения. Дело в том, что к этим людям надо относиться не только бережно и с уважением, но и совершенно иначе в смысле приложения труда медиков. Эти люди нуждаются в особых дозировках лекарственных препаратов, они страдают одновременно большим количеством заболеваний. И иногда лечение, необходимое при одной болезни, противопоказано из-за наличия другой болезни у этого же человека. Из-за этой и других особенностей это направление и выделено в подпрограмму. Отдельная подпрограмма касается оказания медицинской помощи инвалидам.

Всего в программе «Столичное здравоохранение» семь подпрограмм: «Формирование эффективной системы организации медицинской помощи», «Специализированная медицинская помощь», «Материнство и детство», «Здоровье старшего поколения», «Медицинское обеспечение инвалидов», «Здоровый образ жизни», «Развитие кадрового потенциала».

Финансирование программы «Столичное здравоохранение» планируется в объеме более 1 трлн рублей на ближайшие пять лет.

Особенностью программы является то, что она накладывается на двухлетнюю общероссийскую программу модернизации здравоохранения, предусматривающую выделение беспрецедентного количества денег, которые в течение двух лет должны превратиться в самое современное медицинское оборудование. Оно должно превратить здравоохранение в хорошо информатизированную систему.

Кроме того, развернут огромный фронт работ по капитальному и текущему ремонту. Это жизненная необходимость, поскольку на сегодняшний день ситуация в столичном здравоохранении такова, что более 60% основных фондов находятся в неудовлетворительном состоянии, 70% медтехники фактически выработали свой ресурс.

Наложить одну программу на другую не такая простая задача, ведь программа «Столичное здравоохранение» предполагает, что исходить нам при ее решении придется уже из того, что будет сделано после проведения модернизации. Вот почему цели, которые ставит эта программа, в чем-то более амбициозны: мы рассчитываем, что за 2011–2012 годы выведем диагностическую базу московского здравоохранения на принципиально новый уровень, отвечающий мировым стандартам.

— А какая из этих подпрограмм, на ваш взгляд, самая сложная?

— Кадровая. В Москве сложилась не совсем обычная для России ситуация с укомплектованностью медицинскими кадрами. Если во многих регионах не хватает врачей практически всех специальностей, то в столице существует диспропорция: одних специалистов переизбыток, а других — явный дефицит. В дефиците офтальмологи, реаниматологи, неонатологи, детские неврологи. Неонатолог для нас сегодня становится чрезвычайно важной и востребованной профессией, потому что Россия присоединилась к программе ВОЗ, и с 2012 года изменятся критерии живорожденности. Раньше, если удавалось выходить полукилограммовых или килограммовых детишек, — это был большой успех, если не удавалось — это не относилось к детской смертности. Теперь новорожденный весом более 500 г будет считаться ребенком (до этого он считался плодом), и его надо выхаживать. Если он погиб, то это уже детская смертность.

Именно в связи с этим у нас начался бум по перинатальным центрам, увеличение их числа для нас становится не просто актуально, а сверхактуально.

И еще важный момент. Москва — огромный мегаполис, и врач, живущий, скажем, в Южном Бутово, не поедет в Новокосино, а без труда найдет себе работу в своем же районе. Те же специалисты, которых не хватает в Новокосино и которые будут работать там, в самом Новокосино должны и жить. Поэтому наша задача сегодня — увеличить выпуск перечисленных специалистов. Такую задачу мы поставили перед медицинскими вузами, перед институтами усовершенствования врачей.

Мне хорошо известно, как устроено медицинское образование и трудоустройство врачей во Франции. Там не готовят просто гинекологов, просто офтальмологов или просто неонатологов. Их готовят для конкретного учреждения, для того города, где работающий человек, например офтальмолог, готовится выйти на пенсию. То есть место, на которое готовят молодого доктора, уже точно известно.

Для нас это только мечта. Мы должны четко ориентировать медицинские вузы и институты повышения квалификации врачей на те специальности, по которым мы в состоянии трудоустроить выпускников.

А самые востребованные дипломы, но не самые востребованные специалисты — это гинекологи, дерматовенерологи, косметологи и урологи. У нас есть диспропорция в производстве этих врачей. Стараемся это отрегулировать.

Должен сказать, что кадровая подпрограмма стала одной из причин, почему программа «Столичное здравоохранение» не сразу попала на утверждение в Правительство. Каждую неделю на совещании у мэра подпрограмма «Подготовка кадров» вызывала у него особую критику. Сергей Семенович потребовал от нас конкретного создания института усовершенствования врачей для Москвы, привлечения иностранных специалистов для того, чтобы ликвидировать эту, если не пропасть, то довольно серьезную расщелину, которая образовалась между нашей медициной и медициной западной. И подчеркнул, что Правительство Москвы готово финансировать иностранных специалистов, которые привнесут ноу-хау, новые технологии, в том числе и в организацию здравоохранения, которая у нас до сих пор остается экстенсивной: мы многие годы наращивали количество коек, количество поликлиник, не думая о том, кто будет там лечиться и кто будет там работать.

Требование мэра к кадровому составу врачей, кадровому составу медицинских сестер требует серьезного повышения их квалификации. Будем стараться имеющиеся диспропорции ломать, но невозможно это сделать очень быстро. Чтобы подготовить врача, а тем более врача-специалиста, нужно время.

Кадровая подпрограмма наиболее сложна еще и потому, что она требует изменения ментальности наших врачей и всего медицинского персонала. Ведь прежде чем начать учиться и усовершенствоваться, любой доктор должен признать, что он недостаточно хорошо подготовлен. Даже профессор, который много лет проработал и который считает себя знающим все и вся, должен на каком-то этапе, если он еще в здравом рассудке, признать, что не все то, что делается у нас, совершенно.

Мы заполним больницы и поликлиники современным «железом», которое будет не хуже, чем в европейских странах, но самое главное — обеспечить качественную подготовку врачей, которые будут на нем работать.

Мы, медицинское сообщество и прежде всего медицинские вузы, должны признать, что наши дипломы немного девальвированы. Мы наслышаны о том, что происходит при поступлении в институты, о том, что можно купить зачет, купить экзамен либо просто купить диплом в подземном переходе… Если это возможно, то это страшно. А для медицины страшно вдвойне. Надо признать, что качество обучения в вузах стало хуже, учиться в медицинских вузах стало легче, хотя на самом деле освоить программу любого медицинского факультета, поверьте, очень тяжело… Тут тоже нужно многое менять. Вот почему кадровая подпрограмма, на мой взгляд, самая трудная со всех точек зрения. Ее за деньги не купишь.

Вертикаль ответственности

— Леонид Михайлович, почему так важна начавшаяся реструктуризация системы московского здравоохранения?

— На мой взгляд, самое страшное в сегодняшнем московском здравоохранении — это разрыв между стационарной и амбулаторной помощью. Когда люди выписываются из стационаров, считается, что они вроде как в поликлинике, а на самом деле они нигде. Это касается прежде всего специализированной помощи: онкологической, наркологической, психиатрической. Поэтому абсолютно жесткое административное и юридическое присоединение амбулаторно-поликлинического звена к стационарам этих служб — задача, которую мы должны решить уже в этом году.

Так, у нас появляется головная онкологическая больница — ГКБ № 62. Ее главный врач стал главным онкологом города. На нее мы замыкаем пять онкологических стационаров, а на стационары замыкаются онкологические диспансеры. Они становятся структурным подразделением онкологической больницы, что позволит ликвидировать разрыв между амбулаторно-поликлиническим и стационарным звеном.

Главный врач психиатрической больницы теперь несет ответственность не только за того пациента, который лежит в его больнице с острым психозом, но и за того, которого он выписал, дал ему рекомендации и отправил под наблюдение диспансера. И за этот диспансер он же несет ответственность — точно так же, как роддом должен нести ответственность за беременную не только с момента наступления у нее схваток, но с первых недель беременности, со времени обращения ее в женскую консультацию. Используя всю техническую оснащенность роддома, врачи будут смотреть состояние плода, видеть на ранних стадиях его дефекты, в том числе и генетические. Этот же главный врач будет нести ответственность и за первый период жизни ребенка, которого он принял в своем роддоме. Объединение женских консультаций с роддомами, психиатрических диспансеров с психиатрическими больницами — это своеобразная вертикаль власти, только у нас она — вертикаль ответственности.

— А каковы контуры реструктуризации общей, не специализированной, медицинской помощи населению?

— Сегодня в Москве нагрузка между стационарами и поликлиниками распределяется примерно как 60% к 40%. А должно быть наоборот. Основную часть нагрузки должны нести поликлиники. Но для этого их нужно нормально оснастить.

Реструктуризация выглядит так. В каждом округе будет выделено 2,5–3 тысячи высокотехнологичных, высокоспециализированных коек в окружных больницах, которые будут оснащены на современном уровне и могут быть использованы с максимальным эффектом.

Амбулаторно-поликлиническая помощь разделяется на два этапа. Первый — участковая поликлиника, где не будет ни компьютерной томографии, ни МРТ. Но там будет нормальная лаборатория, рентген и врачи первичного звена — терапевты, окулисты, невропатологи и другие специалисты.

Второй этап — амбулаторные центры, создаваемые на базе крупных поликлиник. Они будут оснащены таким образом, что поликлиники смогут направлять туда пациентов на дорогостоящее обследование, в том числе компьютерную и магнитно-резонансную томографию. Там не предусмотрены койки для ночного пребывания, но будет дневной стационар. На каждый из таких центров мы замыкаем пять участковых поликлиник.

Это не изобретение сегодняшнего дня. Когда-то в каждом округе Москвы по предложению Евгения Чазова был создан клинико-диагностический центр. Хорошо оснащенный, он, по идее, должен был обслуживать более мелкие поликлиники, где невозможно было поставить компьютерный томограф. К сожалению, эти клинико-диагностические центры перестали работать на поликлиники. Им разрешили вести хозрасчетную деятельность, и сейчас они поликлиникам дают по 2–3 талона в месяц, а в основном за хорошие деньги обслуживают отнюдь не москвичей. Я не склонен запрещать никакой хозрасчетной деятельности, упаси Бог. Но эта деятельность может быть разрешена только при условии выполнения той программы госгарантий, под которой стоит подпись мэра города. Извольте исполнить свой долг, получите за это деньги из бюджета, а в оставшееся время можете работать за дополнительные деньги.

Из названных звеньев складывается многоступенчатая система здравоохранения, и для каждого из этих звеньев будет разработан свой предел компетенции. Должно быть ясно: какие-то болезни можно лечить на одном уровне, при определенном табеле оснащенности, а другие болезни — на следующем уровне, при другом табеле оснащенности. И наконец, есть болезни, которые лечатся на высокотехнологичных койках. То есть, если больница оснащена кардиохирургической или нейрохирургической техникой, если у нее есть аппараты для гемодиализа, то не нужно там лечить больного с банальной пневмонией. Это может сделать либо поликлиника, либо больница другого профиля. То есть речь идет о создании технологической цепочки, смене стандартов и протоколов лечения.

В эту систему вписывается и детское здравоохранение. Есть несколько крупных детских больниц, и все они расположены в центре города. За пределами центра — только в Измайлове и в Тушине. Пробиваться по дорогам в Филатовскую больницу непросто. Поэтому мы сейчас рассматриваем программу небольших больниц общепедиатрической направленности. А, например, в Филатовской и Морозовской больнице, которые мы разгрузим, стоит развивать высокоспециализированную помощь, лечить редкие заболевания. Вот такая стратегия.

— В одном из интервью вы сказали, что вам как министру не хотелось бы быть смотрителем богоугодных заведений Земляникой. Что вы имели в виду?

— Я имел в виду ту непростую проблему, что многие наши больницы фактически превратились в богоугодные заведения, где можно обогреться и поесть за казенный счет, лежать месяцами. Но больница должна быть местом, где больного могут быстро и эффективно вылечить или ликвидировать обострение заболевания. Превратить стационары из «объектов социальной защиты» в объекты высокотехнологичной медицинской помощи — это та задача, которую ставит нынешнее руководство Москвы. Лечить гипертонию или сердечную недостаточность, или просто подбирать режим приема таблеток нельзя на койке, оснащенной компьютерным томографом, магнитно-резонансным и прочей дорогостоящей техникой.

Известно, что при наличии высоких технологий в больнице человека с неосложненной формой аппендицита можно выписать после операции на вторые сутки. Почему этого не делают? Есть две причины.

Главная причина — профессиональная. Когда должен быть выписан пациент? Как только, простите, у него газы отошли и заработал кишечник. Но кто потом будет следить за послеоперационным периодом? Не доверяет хирург врачу из поликлиники и ждет 10 дней. Вот когда снимет швы — пожалуйста, идите домой. 10 дней неотложная хирургическая койка занята, а кто-то другой с ущемленной грыжей или более тяжелым заболеванием лежит в коридоре.

И вторая причина: тарифы ОМС составлены сегодня таким образом, что пока человек не пролежит в больнице семь-десять дней, случай не считается законченным и не оплачивается страховкой. И вот человек уже хорошо себя чувствует, но выписать его не могут, потому что иначе больница не получит денег. Для некоторых болезней придуманы сроки. Но ведь мы понимаем, что сроки болезни зависят не только от болезни, но и от пациента. Вот от этого мы будем немедленно отказываться.

Есть еще проблема плановых больных. Плановый пациент должен поступать в больницу хорошо обследованным. Но где ему сегодня обследоваться? В поликлиниках? Абсолютно невозможно. И человек, попадая на операцию, неделю лежит, чтобы пройти предоперационное обследование. И только после этого его возьмут на операцию. Это тоже необходимо менять.

— Как будет на практике выглядеть реализация новых стандартов и протоколов лечения в реорганизованном здравоохранении?

— Приведу пример. В участковую поликлинику обратился человек с болью в области сердца. Надо определить, боль действительно сердечная или она связана с межреберной невралгией, грыжей пищеводного отверстия диафрагмы, которая часто симулирует сердечную боль, и т.п. Врач должен снять электрокардиограмму и провести нагрузочный тест. Теперь мы четко видим: да, это ишемическая болезнь сердца. Далее больной направляется в амбулаторный центр, где делается скрининговое обследование — компьютерная томография, мультиспиральная. Вся техника, купленная нами, специально под это продумана. Определяется степень сужения коронарных артерий. Небольшая — один разговор. Вызывает подозрение на необходимость, например, стентирования — человек попадает в больницу, где ему проводят коронарографию, выявляют степень стеноза коронарных артерий и определяют показания к операции. Из десяти человек, пришедших в участковую поликлинику с одинаковыми жалобами, до госпитализации в больницу дойдет, положим, только один. Потому что часть этих больных отсеивается на первом и втором этапах.

— Что такое «черный список» столичных поликлиник?

— По инициативе мэра был проведен социологический опрос москвичей на предмет того, как они относятся к своей поликлинике: «хорошо», «удовлетворительно», «плохо». Опрос провели, не ставя в известность ни меня, ни тем более главных врачей поликлиник. Неудовлетворительную оценку получили 32 поликлиники, это и есть «черный список». Руководителям этих поликлиник отведено три месяца, после чего мы проведем такой опрос снова. И если тенденция сохранится, сотрудники будут искать другое место работы. Уже могу сказать: в каких-то поликлиниках ситуация заметно меняется.

— Вы начали восстанавливать систему поликлинического оказания неотложной помощи для взрослого населения. Чем она отличается от «Скорой помощи»?

— Система неотложной медицинской помощи существовала в советское время, и мы совершенно напрасно ее потеряли, поэтому сейчас и возрождаем. В чем разница? Приведу конкретный пример. Если человек набирает «03» и говорит, что у него боли за грудиной, и есть вероятность, что у него может развиться инфаркт, то, конечно, к нему приедет «Скорая помощь». Но если человек звонит в период эпидемии гриппа и говорит, что у него насморк, кашель, температура 37,5 и сильная головная боль, то здесь «скорая» явно не нужна. Тут требуется выписать лекарства и больничный, а не экстренно госпитализировать. Для более простых, но достаточно срочных случаев и нужна неотложка.

С 1 июля этого года начали работу 40 бригад неотложек во всех округах города, в 2012 году число бригад будет увеличено до 60. Служба «03» передает соответствующие вызовы этим бригадам, и они приезжают к пациенту. Кроме того, люди могут звонить непосредственно в поликлинику на выделенный номер. Через четыре месяца работы неотложки уже более половины вызовов приходит через поликлинику.

— Как вы думаете, удастся ли ликвидировать томительные очереди в поликлиниках?

— Очень надеюсь. К концу этого года мы завершим внедрение электронной записи к врачам. Человек будет ждать своей очереди, во всяком случае, не в душном коридоре поликлиники, а дома. Можно будет записаться и с помощью инфоматов — многим, кстати, они нравятся. А старые люди, которые уже не могут осваивать интернет, по-прежнему смогут записываться на прием к врачу по телефону.

А еще, чтобы ликвидировать очередь к врачам-специалистам, мы должны научить участковых и терапевтов решать многие вопросы самостоятельно. Сегодня человек приходит к участковому врачу с типичной клиникой радикулита, но вместо того, чтобы выписать свечи с вольтареном, ему дают талончик к неврологу, встречи с которым надо еще несколько дней ожидать. Во всем мире к узким специалистам направляется не более 30% пациентов.

Клятва дороже денег

— На столичное здравоохранение легла большая нагрузка в связи с наплывом не имеющих страховки гастарбайтеров, лечение которых приходится оплачивать из финансов, выделенных на лечение москвичей. Как можно решить эту проблему?

— Это очень трудная и масштабная задача. В одной из московских больниц уже есть роддом, где надписи — на таджикском языке… Женщины из южных республик приезжают сюда, чтобы просто нормально родить. А всего примерно 1,5 миллиона человек в год полноценно пролечиваются в московских больницах. Но это значит, что той суммы денег, которая ушла на лечение такого пациента, может не хватить на лечение москвичу, ведь все средства в бюджете рассчитаны без учета мигрантов. Отчасти это касается и россиян, которые не имеют московской прописки или регистрации и тоже не обеспечиваются финансированием.

Я вовсе не хочу делать какие-то дискриминационные заявления, у нас, кроме бюджета, есть клятва Гиппократа, которую мы еще, слава Богу, все даем, и «Скорая помощь» не спрашивает паспорт у человека, которого подбирает на улице. Тем не менее у нас нарастает количество пациентов, прежде всего онкологических, что меня особенно волнует, потому что их лечение очень капиталоемкое. Бывают случаи, когда пациенты, которым в их регионе установили диагноз рака, приезжают в Москву, получают здесь временную регистрацию, на них распространяются абсолютно все льготы, и они бесплатно получают чрезвычайно дорогостоящие препараты. Я не стремлюсь к тому, чтобы каким-то образом выпихивать россиян из московских больниц, я призываю местные органы здравоохранения, министерства здравоохранения наших республик, краев, областей, отлаживать и развивать онкологическую помощь.

Приезжие из бывших братских республик Советского Союза не от хорошей жизни сюда стремятся. Но что касается финансирования их медицинского обслуживания, то эта задача пока никакого решения не имеет. Наверное, этот вопрос должен быть решен на уровне межгосударственных отношений. У меня, например, есть письмо от одного из руководителей здравоохранения Киргизии о том, что по межгосударственному договору мы в Москве должны лечить 60 граждан Кыргызстана. Автор письма задал вопрос: продлится ли этот договор на следующий год? Обратившись к статистике, мы увидели, что только за этот год вылечили 2212 граждан Кыргызстана. О каких 60 идет речь?

Поспешай медленно

— Леонид Михайлович, известно, что вы весьма критически относитесь к новому Закону об обязательном медицинском страховании. Почему?

— Я вынужден исполнять этот закон, поскольку он принят Законодательным собранием и подписан президентом. Я не против страховой медицины, более того, я сторонник страховой медицины. Я просто против темпов введения страховой медицины в полном объеме в условиях России, в частности, в условиях Москвы.

Ведь мы опять пытаемся изобретать велосипед. А все это проходили очень многие страны. Давайте посмотрим на благополучную Швейцарию. В ней 45% расходов на пациентов берет на себя страховая компания, а 55% — бюджет кантона. Швейцарцы поставили себе задачу эту пропорцию изменить, чтобы страховая компания брала на себя большую часть, а кантон — меньшую. Но на преодоление этой диспропорции они себе отвели примерно 10 лет.

В этой же благополучной Швейцарии, как и у нас, не решена проблема получения помощи людьми, находящимися в данном кантоне, но проживающими в другом кантоне. Для ее решения швейцарцы дали себе 8 лет.

Теперь вернемся в Россию. Я полагаю, что 2–3 года — это очень маленький срок, для того чтобы тарифы ОМС приблизились к реальной стоимости наших медицинских процедур. Поясню. Программа модернизации — великое дело. Уже идут в Москву контейнеры с новейшим оборудованием, пришли первые компьютерные томографы, магнитно-резонансные томографы. Это дорогостоящая техника. Мы устанавливаем ее в крупных больницах и в амбулаторных центрах. Но от этого стоимость медицинской услуги будет только расти. И угонятся ли за ней тарифы ОМС, ответить проблематично. Как видите, моя позиция не направлена против страховой медицины, она состоит в том, что внедрение одноканального финансирования, во всяком случае в Москве, требует больше времени, чем предусмотрено, иначе столичное здравоохранение может попасть в очень тяжелую ситуацию.

Бюджет и Библия

— Леонид Михайлович, минувшим летом Департаменту удалось на двух торгах по закупке медицинского оборудования
сэкономить 1 млрд 700 млн рублей по сравнению с ценами, заложенными в программу модернизации. Раскройте ноу-хау этого успеха.

— Нам просто удалось провести прозрачные, нормальные торги на высокотехнологичное медицинское оборудование или, как мы называем, тяжелую технику в соответствии с 94-м федеральным законом. Мы не изобретали ничего нового, и никаких ноу-хау в том, что мы сделали, я не вижу.

Другое дело, что по итогам этих нормальных, прозрачных торгов с нормально написанным техническим заданием, в которых приняли участие: в первых торгах — девять участников, во вторых торгах — шесть участников, мы получили большое количество предложений, и нам удалось снизить цены на компьютерные томографы, на магнитно-резонансные томографы и ангиографы примерно в три или в четыре раза по сравнению с тем, что закупалось до сих пор. Это, конечно, нас очень радует. Наверное, мы должны поблагодарить действующее федеральное законодательство при всех существующих изъянах 94-го закона, о которых много говорят. В принципе, он, наверное, работает, если это удалось. И, наверное, вся задача состоит только в том, чтобы соблюдать закон именно так, как там написано.

Единственная особенность того, что нам удалось сделать, заключается в том, что техническое задание на эту технику писали не чиновники, а главные специалисты Департамента здравоохранения, а также профессора, люди, реально работающие с этой техникой, которые четко понимали, что им нужно купить.

Кроме того, мы провели серьезную подготовительную работу. Посмотрели, по каким ценам продается на торгах эта техника в странах западной Европы, в Соединенных Штатах. Получили представление о том, какова ценовая политика производителей и их дилеров на европейском и североамериканском рынке.

Поэтому при определении стартовой цены мы, конечно, ориентировались на те цены, которые действуют сегодня в мире. В этом, наверное, и есть наш успех. Хотя, еще раз говорю, мы никакого ноу-хау не изобретали. Мы просто действовали строго в соответствии с законом.

Нами закуплен 21 компьютерный томограф фирмы «Тошиба», способный делать 80 физических и 160 виртуальных срезов, по цене 33 млн рублей за единицу. Для сравнения: два года назад такая же машина была куплена за 100 млн рублей. Компьютерных томографов, выполняющих 64 физических среза, мы приобрели 12 единиц по 21 млн рублей, что примерно в три раза дешевле того, что покупалось до сих пор.

У магнитно-резонансных томографов совершенно другой принцип действия, чем у рентгеновской техники. Но и у них есть определенная классность. Она определяется мощностью, которая измеряется в теслах, ибо МРТ — это аппарат, в основе работы которого лежит действие электромагнитного поля. Так вот, наиболее распространенный аппарат и наиболее для нас важный, с точки зрения максимума возможностей, которые он дает, это томограф мощностью 1,5 тесла. На первых торгах мы купили восемь таких магнитно-резонансных томографов по 39 млн рублей, а на вторые торги мы выставили 15 штук и купили их уже по 34 млн рублей. Иными словами, при закупках большую роль сыграла очень простая вещь. Чем больше единиц техники мы выставляем в лоте, чем больше мы закупаем, тем большую скидку нам дает поставщик с учетом оптово-розничной разницы.

Еще одной нашей «хитростью» было то, что мы унифицировали лоты. Дело в том, что есть, например, базисная комплектация, то есть количество прилагаемых компьютерных программ. Так вот, есть пять программ, которые всем нужны. А есть программы особенные, которые нужны, например, только детским больницам или же только онкологам. Мы не стали приобретать одну машину с определенным набором программ. Мы выставили на торги унифицированные пять программ для всех с таким расчетом: если понадобится дополнительная программа, то фирма, которая выиграет конкурс, с удовольствием нам просто подарит то, что необходимо. Они зарабатывают очень приличные деньги, продавая большое количество машин. Наш расчет оправдался.

Кроме того, еще одна очень важная для нас машина, очень дорогостоящая — это ангиограф. Мы купили 13 ангиографов по цене 26,5 млн рублей. А раньше на один аппарат тратили от 45 до 60 млн рублей.

— Будет ли Департамент здравоохранения поддерживать отечественного производителя тяжелой медицинской техники?

— Департамент здравоохранения с удовольствием бы делал это. Более того, есть федеральные законы, которые дают в этом случае преференции. Но Департамент здравоохранения так же, как и Министерство обороны (как я слышал), не будет покупать технику, не отвечающую по своему качеству нашим потребностям, только исходя из того, что это произведено отечественным производителем.

Отечественный производитель имеет все основания конкурировать в медицинской технике. Но его оборудование должно быть качественным. Оно у нас иногда бывает не только не очень качественным, но еще и дороже, чем импортные аналоги. Поэтому я, к сожалению, ничего отечественному производителю заранее обещать не могу. У меня есть ответственность перед пациентами, а не перед отечественными товаропроизводителями.

— А куда пойдут деньги, которые удалось сэкономить Департаменту?

— Важный вопрос. Была идея попросить мэра позволить потратить эти деньги на какие-то другие статьи расходов. Но Сергей Семенович решил, что все, что будет
сэкономлено на медицинском оборудовании, будет потрачено на медицинское же оборудование. Потому что не все учреждения Москвы вошли в программу модернизации. Москва — гигантский город, особенно с учетом того, что теперь столица расширится и у нас появятся больницы за пределами МКАД, на которые мы не рассчитывали. Сэкономленные деньги будут истрачены на их дооснащение. Таким образом, не останется ни одного медицинского учреждения в городе, которое так или иначе не поучаствует в программе модернизации.

Как видите, к сожалению, ничего революционного по секретам проведения закупок оборудования я вам рассказать не смог, никакого ноу-хау нет. Нормальная организация торгов, следование 94-му закону и периодическое чтение Библии перед сном. Вот основные рецепты, которые я могу дать всем, кто занимается сегодня госзакупкой.

— Будет ли распространен этот успешный московский опыт торгов на другие регионы?

— Об этом шла речь в российском правительстве. Распространить опыт, конечно, можно. Московская площадка готова, наши эксперты готовы. Ничего нового придумывать не нужно, штат набирать не придется. Мы готовы помогать нашим коллегам в регионах, если они сами этого захотят, разумеется. Так будет и им, и нам выгоднее, потому что, если мы сможем в один лот не 21 единицу техники поставить, а 31, то цена будет, допустим, не 33 миллиона, а 23. Если появится постановление правительства о том, чтобы мы помогли в проведении таких торгов регионам, то мы будем его исполнять.

— В декабре 2010 года, по решению мэра Москвы, были приостановлены тендеры на госзакупку лекарств. После этого были проведены электронные аукционы по закупке лекарств. Удалось ли снизить стоимость при закупках?

— В начале года похвастаться было нечем, поскольку снижение стоимости составляло лишь 3%. Тогда мы изменили подход к формированию лотов: раздробили несколько крупных лотов на множество мелких, что привлекло больше оптовиков и даже производителей. Выросла конкуренция и, автоматически, упала цена. Результаты аукционов на лекарства осенью 2011 года позволили снизить цену на 23,5%.

— Леонид Михайлович, давайте подведем итог беседе. Если сжато сформулировать цель модернизации столичного здравоохранения, то чего вы хотите добиться?

— Разница между теми, кто может позволить себе лечиться, скажем, в той клинике, которую я возглавлял до прихода в департамент, и в муниципальных больницах, огромна. Надо улучшить средний уровень обслуживания, чтобы все, независимо от их материального достатка, получили достойное лечение в Москве. До тех пор пока мы не сделаем условия пребывания людей в городских больницах и отношение к ним просто человеческими, наша задача не может считаться выполненной. Каким бы современным «железом» мы эти учреждения ни оснастили.