«Зоя Сергеевна поставила планку, и мы не имеем права её снижать»  №2(59), 2013 год

Особые пациенты, особый труд

— Анатолий Корнеевич, объясните, пожалуйста, чем вызвана необходимость существования такой клиники в составе Института?

— Спецификой этой категории больных, особенностями их травм и, соответственно, методов лечения. Есть заболевания, которые встречаются только у спортсменов и артистов балета. Это связано с патологической функциональной перестройкой костной ткани, дегенеративными изменениями сухожильно-мышечного аппарата. У обычных людей таких повреждений и травм не бывает. Например, АРС-синдром, хамстринг-синдром.

— Что представляют собой эти синдромы и как вы их лечите?

— У спортсменов в результате длительных перегрузок, интенсивных нагрузок на опорно-двигательный аппарат в местах прикрепления сухожильного и связочного компонента к костным структурам возникают микронадрывы. Они аккумулируются и со временем приводят к появлению болевого синдрома, который постепенно нарастает. Боль дана Богом. Её появление — это лакмусовая бумажка для выявления дискомфорта, проблемы, которая существует в конкретном органе, конечности, суставе и так далее. А при наличии боли голова даёт организму команду: отключить тот или иной сегмент человеческого тела. Соответственно, возникает ограничение функции, силовых показателей, быстроты реакции, и это уже мешает спорт­сменам заниматься профессиональным делом.

АРС — это аббревиатура от adductor (приводящая мышца), rectus (прямая мышца живота) и symphysis (лонное сочленение). В этой области возникает микропо­вреждение. Патогенетически обоснованная методика оперативного вмешательства при АРС-синдроме была внедрена в нашей клинике в 80-е годы впервые в стране, с очень хорошими функциональными после­операционными результатами: 96% пациентов возвращаются к прежнему уровню спортивных достижений.

Этот синдром возникает у тех, кто занимается лёгкой атлетикой, волейболом, баскетболом и футболом, причём в большей степени — мини-футболом, где жёсткая сцепка конечностей с синтетическим покрытием, а также большим теннисом, особенно на хард-грунте.

— А хамстринг-синдром?

— Это тоже один из вариантов микротравматической болезни, повреждение в области седалищного бугра. Та же самая ситуация: микронадрывы, острое, а затем и хроническое воспаление сухожилия двуглавой мышцы бедра, формирование рубцовой ткани, возникновение болевого синдрома, нарастающего со временем, и ограничение функции. Во время операции мы открываем эту зону, отделяем нерв от спаек с сухожилием бицепса, проводим тенолиз сухожилия и невролиз нерва в этом месте, около седалищного бугра.

Этот синдром возникает у людей, занимающихся лёгкой атлетикой, штангой (преимущественно у женщин), пожарно-прикладным видом спорта, футболом — когда в результате недостатков в организации тренировочного процесса спортсмены получают чрезмерные по интенсивности нагрузки, связанные с преимущественным включением задней группы мышц бёдер.

— Ещё одна разновидность спортивной и балетной травмы — импиджмент-синдром. Что это такое?

— Это синдром соударений, когда головка плечевого сустава соударяется с акромиальным отростком лопатки. Эта патология в основном характерна для ребят, которые занимаются спортом, акцентированным на верхний плечевой пояс: хоккей, гандбол, теннис, волейбол, баскетбол. Терапевтическое лечение этого синдрома может занять от недель до нескольких месяцев и, если заболевание не запущено, то этого, как правило, бывает достаточно. Операция необходима в том случае, когда консервативное лечение не дало результатов, когда боль является острой либо повреждена доминирующая рука, без которой страдают качество жизни и профессиональный уровень спортсмена. При хирургическом лечении мы выполняем артроскопическую субакромиальную декомпрессию.

Ещё одна причина для выделения спортивной травматологии как отдельного направления заключается в том, что у профессиональных спортсменов, артистов балета и цирка, а также у лиц, увлекающихся экстремальными видами спорта, во время тренировок и выступлений часто возникают характерные, в том числе тяжёлые, травмы и болезни: повреждения суставов, переломы костей, растяжения мышц, нестабильность надколенника, разрывы сухожилий, травмы колена (болезнь Кенига, разрыв передней крестообразной связки, хондромаляция надколенника), плеча (повреждение ротаторной манжеты плеча, SLAP-синдром, разрыв акромиально-ключичного сочленения, нестабильность плечевого сустава). Кроме того, перед врачами нашей клиники всегда стоит особая задача: не просто обеспечить нормальное качество жизни, вылечив спортсмена и последствия травмы, но сделать это так, чтобы человек вернулся в строй, продолжил полноценно заниматься делом своей жизни, ведь 80% наших пациентов — спортсмены высшей квалификации, артисты балета ведущих театров и танцевальных коллективов, цирков.

— Как известно, спортсмены — это звёзды, так их воспринимают болельщики, пресса и, наверное, они сами себя так ощущают. Это влияет на процесс лечения? Как вам с ними работается?

— Просто чуть больше внимания им уделяешь. Иногда нужно поставить себя на место такого человека. Звёзды — это не суперлюди, это супергромадная ответственность и суперогромные нагрузки, с которыми человек — так ему дано Богом — справляется, добиваясь потрясающих результатов в спорте или балете. Если к нему относиться, как к обыкновенному пациенту, то будет недопонимание. У каждого человека есть свои характерологические и бытовые особенности, и надо, учитывая их, объяснять пациенту, что мы хотим, что планируем, что будет, и обязательно вселять в него надежду. Без надежды ничего не будет. И жёстко прессовать таких людей, когда нет понимания того, что нужно конкретно сделать. Мы объясняем: это делается для вас, а не для нас. Если человек чего-то не хочет, а ты уверен, что это нужно сделать, то нужно очень жёстко настаивать на этом.

— Наверное, они рвутся с больничной койки в «бой» — на стадион, сцену, к гимнастическим снарядам? Или понимают, что надо долечиться?

— Мы, конечно, стараемся сократить сроки лечения, но природу не обманешь, приходится с этим считаться и нам, и нашим пациентам. Психология профессиональных спортсменов очень сильно поменялась за последние 15–20 лет, это связано с коммерциализацией спорта. Громадные контракты, большие деньги… И люди стали следить за своим собственным здоровьем, зная, что от него зависит благополучие их семей, родных. Поэтому отношение спортсменов к мелким травмам стало другим.

По мировым стандартам

— Анатолий Корнеевич, вы упомянули, что вчера у вас был тяжёлый день. Почему он был таким?

— Много больных, не очень понятные больные, приходится разбираться. Там, где сразу ясно, какая патология, и знаешь, что делать, где всё доведено до автоматизма — там не приходится очень много и долго думать. А бывают больные очень сложные, с сопутствующими заболеваниями помимо травм и ортопедических проблем, посему это требует больше времени, внимания.

— Как же так? Вроде бы спорт­смены — люди крепкие, тренированные, должны быть здоровыми, а у них сопутствующая патология всё равно есть?

— Конечно, есть. Большие физические нагрузки приводят к тому, что снижается иммунитет, поэтому они подвержены различным инфекциям, простудным и другим заболеваниям, в том числе хроническим.

— Вам удалось успешно решить все проблемы?

— А это будет ясно через несколько дней после операций. Важно, чтобы не возникло нагноений, воспалений, побочных осложнений в виде тромбозов и пр. Вот тогда можно делать выводы, насколько всё успешно. Но основным критерием качественного результата лечения является то, что спортсмен возвращается к прежнему уровню спортивных достижений.

— А с какой патологией были пациенты вчера?

— С нестабильностью плечевого сустава, переломами в области плечевого, локтевого суставов. Коленного тоже. Но сейчас плечевой выступает на первый план. В основном таких больных нам «поставляют» силовые единоборства, бокс, лёгкая атлетика, метание копья, игровые виды спорта: волейбол, баскетбол, регби.

— В вашей клинике разработаны и внедрены приоритетные методики лечения, расскажите о них.

— Первое — это малоинвазивная травматология, малоинвазивная хирургия крупных суставов: артроскопические методы лечения патологии у спортсменов и артистов балета, когда через прокол осуществляются любые манипуляции на суставе. Мы их выполняем на всех крупных суставах: тазобедренном, коленном, голеностопном, плечевом, локтевом, кистевом. Давно этим занимаемся. Первым в Советском Союзе это начал делать Сергей Павлович Миронов. Всё упиралось в закупки сложного и нового оборудования, которое было необходимо.

 Второе направление — это малоинвазивные методы лечения общей травмы: разрывы мягкотканых структур — мышц, связок, сухожилий, скелетная травма — переломы конечностей. Малоинвазивность обеспечивается современной технологией, различными закрытыми методами лечения: использованием штифтов, погружных пластинок, современных винтов.

И третье — это эндопротезирование при тяжёлой травматической и ортопедической патологии. Наша клиника занимается эндопротезированием преимущественно двух суставов: тазобедренного, плечевого. Но также коленного и локтевого. В основном это мы делаем у ветеранов спорта.

Очень сложная категория больных, потому что эти люди воспитаны в духе: прежде думай о Родине, а потом о себе. Они жили с такой верой и, к сожалению, не занимались собственным здоровьем. И теперь приходится сталкиваться с очень сложными проблемами у них.

— А в каком возрасте они становятся такими тяжёлыми пациентами?

— То поколение спортсменов попадает к нам после 60 лет. Это не значит, что они заболевают в этом возрасте. Просто у нас они оказываются, когда совсем уже невмоготу, поскольку это очень терпеливые люди.

— Удаётся им помочь за счёт малоинвазивных методик?

— По-разному. Бывают и обычные травматичные операции. Малоинвазивные методы мы применяем в основном у молодых спортсменов, когда есть недалеко зашедшая патология и нужно быстро восстановиться. А у ветеранов спорта, к сожалению, малоинвазивная хирургия бывает не всегда актуальна. Здесь уже речь идёт о большой травматологии, большой ортопедии. Протезы мы ставим, как правило, импортные.

— Что дают малоинвазивные операции для послеоперационного периода и восстановления?

— Благодаря маленькому разрезу меньше травмируются ткани, меньше их отёк, меньше послеоперационных 

осложнений, и как результат — быстрое восстановление функции суставов, работоспособности. Наши пациенты могут бегать, прыгать, танцевать — в общем, заниматься своей профессиональной деятельностью.

 — В клинике спортивной и балетной травмы ЦИТО с 1998 года применяется озонотерапия. В каких случаях её назначают и что она даёт?

— Озон обладает иммуномодулирующим, бактерицидным, антисептическим, антигрибковым, противовоспалительным, болеутоляющим действием, ускоряет обмен веществ. В нашей клинике он используется в качестве дополнения к хирургическому лечению и традиционным медицинским про­цедурам.

Околосуставные инъекции озоно-кислородной смеси выполняются при последствиях хронической микротравмы околосуставных структур.

При болевом синдроме в области грудного и поясничного отдела позвоночника, обусловленном дискорадикулярным конфликтом, фасеточным синдромом, спондилолизом и патологией остистых связок, мы назначаем внутримышечные околопозвоночные инъекции озоно-кислородной смеси. Они снимают спазм околопозвоночных мышц, улучшают кровоснабжение поражённого сегмента, сжигают альгопептиды, накапливающиеся в мышцах спины при длительном болевом синдроме и раздражающие болевые рецепторы. Итог — устранение боли и восстановление функции позвоночника.

— Известно, что после лечения в вашей клинике многие даже становились чемпионами мира…

— Если человек не возвращается к прежнему уровню своих достижений, то это считается плохим результатом лечения. Эту планку задала Зоя Сергеевна Миронова, её поддерживал Сергей Павлович Миронов, и мы не имеем права её опускать.

— А каков уровень работы вашей клиники по сравнению с западной травматологией и ортопедией?

— Я не вижу принципиальных различий. Мы всё делаем по стандартам Европейской ассоциации остеосинтеза. Российские мозги и руки всегда высоко котировались в мире. Но если говорить о последней тенденции, когда россияне едут лечиться за рубеж… Если у человека есть достаток, то почему бы нет? Это его право — искать, где лучше.

— Применяется ли в вашей клинике метод Илизарова?

— Да, как один из методов. Не панацея, но хорошая методика, которая живёт и здравствует.

— С помощью ударно-волновой терапии обычно дробят камни в почках, жёлчном пузыре. А у вас она для чего используется?

— Это очень хороший консервативный метод лечения, применяется при патологии мягкотканного аппарата, микротравматической болезни, когда возникают повреждения в местах прикрепления сухожильно-связочного волокна к костной структуре. Ударно-волновая терапия хороша при замедленной консолидации области перелома в послеоперационном периоде, при различных видах спортивной патологии плеча, «локте теннисиста». Проводим её курсами и получаем хороший результат.

«Мама» клиники, врачей, больных и… олених

— Анатолий Корнеевич, расскажите, пожалуйста, про Зою Сергеевну. Вы с ней долго работали?

— Да, много лет, с 1983 года. Тогда я проходил ординатуру в ЦИТО, и на второй её год я пришёл в отделение спортивной и балетной травмы. С тех пор мы с Зоей Сергеевной вместе.

— Что она значила для вас и для клиники?

— Для клиники она была всем, потому что она её основала, подняла на невообразимую высоту, воспитала громадное количество учеников — шикарных профессионалов: Евгению Васильевну Богуцкую, Римму Ивановну Меркулову и других. Их можно назвать и моими учителями. Ученики и коллеги Зои Сергеевны много ездили по стране, работали со спортсменами в союзных республиках.

А что касается меня, то наша «мама» всегда заставляла нас не сидеть на месте, читать специальную литературу, участвовать в конгрессах, писать статьи, работать, прививала нам стремление постоянно делать что-то новое. Поэтому клиника и поднялась на высокий уровень.

— Вы называете Зою Сергеевну так тепло…

— Да, так мы её называли между собой, а ещё ЗС — заслуженная спортсменка.

— Вспомните, пожалуйста, что вас особенно в ней поразило, когда вы пришли в клинику?

— «Мама» всегда очень подробно расспрашивает больного, задаёт кучу вопросов. Это поначалу удивляло, я думал: надо осмотреть больного, сделать рентген и быстрее заняться лечением. А у Зои Сергеевны настолько богатый опыт, что она уже во время расспроса знает даже то, какой объём повреждений у пациента. Ей не нужно его и смотреть. Она его осматривает только для того, чтобы тот не обиделся, потому что она, расспрашивая, всё выясняет: механизм травмы, когда она произошла, какие этому сопутствовали определённые условия, которые могли усугубить или улучшить ситуацию. Таким она была дальновидным врачом.

И ещё. Бывают очень дотошные больные, которые вызывают раздражение тем, что задают множество вопросов: почему у меня там кольнуло, здесь стрельнуло. В этом отношении «мама» была удивительно терпеливым человеком. Мы — бегом-бегом в операционную, а «мама» садилась с больным — двадцать, сорок, пятьдесят минут с ним беседовала, и человек уходил совершенно счастливый и практически здоровый. Потрясающий врач.

 — Как оперировала Зоя Сергеевна?

— У неё были уникальные руки и громадный опыт. Она была военным хирургом, прошла войну, работала в эвакогоспитале. Все ЦИТОвские «зубры» получили на войне бесценный хирургический опыт, который больше нигде не приобретёшь, к счастью или к сожалению, трудно сказать. Для пациентов, наверное, к счастью, но, возможно, к несчастью для самих врачей. Вообще, военное поколение врачей ЦИТО: профессора Сергей Тимофеевич Зацепин, Аркадий Иванович Казьмин, Илья Аронович Мовшович, академик Мстислав Васильевич Волков и многие другие — все они были величайшие хирурги, которые делали тяжелейшие операции в ортопедии и травматологии. Руки у них — от Бога.

Они не работали непосредственно с пациентами нашей клиники, но ЦИТО — это альма-матер отделения балетной и спортивной травмы, и невозможно отделить одно от другого. Когда у меня и моих коллег возникали вопросы, в которых наши учителя были доками, мы к ним обращались, и они нам помогали. ЦИТО этим славится: здесь любую проблему можно решить на очень высоком профессиональном уровне.

— Как клиника спортивной и балетной травмы проходила период после распада Советского Союза?

— Очень тяжело. Начавшаяся после этого коммерциализация общества вызвала в медицине, мягко скажем, перекосы. Всем было трудно, не только нам. Не хватало всего: медикаментов, пластинок, винтов… Ничего не было. Зарплаты были копеечные, многие врачи не выдерживали, уходили, особенно те, у кого семья была, и, чтобы её кормить, они шли в бизнес, в торговые компании, занимающиеся медицинским оборудованием, медикаментами.

— А потом они не вернулись?

— Нет. После долгого перерыва, как правило, невозможно возвратиться в профессию. Так, известный американский физик попал в аварию и вынужден был провести в больницах долгий период времени, годы ушли на восстановление. И он потом просто не смог вернуться к прежнему уровню своей профессиональной деятельности. Потому что всё течёт, всё изменяется, движется вперёд. То же самое и здесь. У человека, уходящего даже на год от медицины, от науки, теряется чёткость клинического мышления, острота восприятия. Кроме того, человек не всегда может признаться себе и другим, что, уйдя, он совершил ошибку.

После периода 90­-х постепенно, хотя и не быстро, в нашей клинике всё начало становиться на свои места, и она продолжила своё развитие.

— Вам пришлось фактически заново создавать коллектив?

— Нет, мне не пришлось, в самые тяжёлые послеперестроечные годы клиникой руководила Зоя Сергеевна. Она продолжала работать и после 1998 года, когда Сергей Павлович доверил мне руководство клиникой. И хотя многие наши сотрудники ушли туда, где были лучше экономические условия, костяк коллектива остался, и мне помогали те, кто со мной был: Дмитрий Олегович Васильев, Галина Максимовна Бурмакова — это всё старая надёжная команда, ученики Зои Сергеевны и Сергея Павловича. Люди, проверенные в очень трудных ситуациях.

— В каких?

— Встречаются больные с очень тяжёлой патологией. А вдвойне тяжёлыми бывают больные, когда нет взаимопонимания между врачом и пациентом. Это самые сложные случаи. Такое происходило крайне редко, на моей памяти раза три-четыре, не больше. Когда люди видят, что ты им отдаёшь всё, то чаще всего с их стороны возникает очень уважительное отношение. Они уходят, пережив непростые травмы, их осложнения, тяжёлые операции, но надолго остаются друзьями клиники. И через пять, десять лет помнят о нас, посылают своих друзей, родственников, зная, что здесь их пролечат качественно и надёжно.

— А в чём выражается непонимание между доктором и больным?

— Иногда человек считает, что ему все должны, что во всём виноваты врачи. Когда есть такой негативный настрой, когда ведётся поиск крайнего, никогда не будет хорошего результата лечения. К сожалению, в нашем деле анатомия и физиология не являются определяющими. Психоэмоциональный компонент является основным. Знаете, как раньше говорили: все болезни — от головы, кроме одной — двух. Когда есть контакт, добрый настрой с пациентом — это самый оптимальный вариант, тогда можно любые труднейшие проблемы нивелировать, всё сделать хорошо.

— В вашей клинике лечат острые травмы? Если, не дай Бог, в цирке кто-то упал, травмировался, то таких пациентов привозят к вам?

— Да, бывает такое. В ЦИТО есть отделение острой травмы и приёмное отделение, куда поступают больные с острой травмой. Но в основном пациентов с острой травмой мы привозили с олимпиад.

Кстати, у Сергея Павловича Миронова был опыт оперирования тигра в цирке. В конце 70­х в московском цирке было решено сделать номер с тиграми редкой породы — суматранскими, трудно поддающимися дрессировке, а не с амурскими и бенгальскими, как обычно. Привезли тигрёнка с острова Суматра. Однажды ночью он из-за недосмотра сотрудника цирка получил переломы передних и задних лап, причём был повреждён и седалищный нерв. У ветеринаров не было опыта операций при таких серьёзных травмах, и они позвали человеческого врача.

Сергей Павлович впервые имел дело с лечением животного и столкнулся с неприятными неожиданностями и любопытными деталями: так, когда сбрили шерсть для операции, подготавливая операционное поле, он очень удивился, увидев, что тигриные полосы, оказывается, проходят не только по шерсти, но и по коже. Сергей Павлович сильно рисковал: тогда не было стандартных дозировок наркоза для таких животных, и во время операции тигрёнок проснулся и начал шевелиться… А он был уже вполне приличных размеров. Дозу наркоза увеличили. Сергей Павлович завершил операцию, осуществив остеосинтез кости и сшивание нервного ствола. Всё прошло благополучно, хвостатый пациент выздоровел.

 А Зоя Сергеевна примерно в то же время, в 70-х годах, успешно прооперировала олениху с переломами ног.

— Да, это не каждому даётся… А как можно добиться обычного, но высокого профессионального мастерства?

— Зоя Сергеевна говорила об этом так: «Не надо делать чего-то сверхъестественного, просто надо быть порядочным человеком». Обязательность, искренность, профессионализм — с этого всё начинается. На обмане можно уехать, но далеко ли и куда конкретно — очень сложно сказать. Поэтому она не принимала и жесточайше преследовала ложь по отношению к больному. В этом она была категорична. И рядом с ней не выживали, не оставались те, кто допускали такой обман, хотя они иногда были хорошими профессионалами.

— Что это за ложь?

— Недоработка, недостаточное внимание, когда врач не делает всего, что мог и должен был сделать для больного человека.

— А бывает ложь во спасение?

— Да, если она во благо пациента. Ничто не должно вредить ему.

Она и сейчас с нами…

Прошу рассказать о Зое Сергеевне старшую медицинскую сестру клиники Аллу Матвеевну Полянскую. Когда я впервые увидела её, окружённую больными, то была приятно удивлена тем, с каким душевным теплом она разговаривает с ними, да и с незнакомыми людьми, называя всех «солнце моё»… Она и сама, когда улыбается, похожа на солнышко.

— Алла Матвеевна, а как вам работалось с Зоей Сергеевной?

— Очень хорошо, легко. Таких людей, как она, очень мало. Она и войну прошла, и к больным относится… относилась, как к своим детям. Её все любили. Это Человек с большой буквы.

— Поразительно, все, с кем я общалась в клинике, говорят о Зое Сергеевне в настоящем времени: «расспрашивает», «оперирует»…

— Да, такое складывается впечатление, что она сейчас с нами и вот-вот войдёт в кабинет. Да ведь ко всему, что есть в отделении, прикасались её руки, ум и душа. Она живёт в своём деле, которое мы продолжаем.

— Вы работаете здесь старшей медсестрой с 1985 года, значит, вы всё время были словно в одной связке с Зоей Сергеевной. Что входило в ваши обязанности?

— То же, что и сейчас. Всё отделение — моя ответственность. Это работа и с врачами, и с сёстрами, и с больными. Я помогаю врачам в ведении документации, исполнении их назначений. Зоя Сергеевна нас собирала, проводила конференции сестринского коллектива. На этих занятиях она рассказывала много и интересно о больных, которые у нас лежали: о том, чем они занимаются, у кого какая травма, какие были сделаны операции и как пациент должен восстанавливаться, — чтобы мы были в курсе лечебного процесса.

Она постоянно задерживалась на работе допоздна. Пока не закончит приём всех больных — домой не уйдёт. И, если она решила что-то сделать, то обязательно добивалась этого. Переживала за всё и за всех.

Зоя Сергеевна работала здесь почти до самого конца жизни. Когда перестала оперировать, то продолжала консультировать.

 — А войну она вспоминала?

— Да. Рассказывала, как работала врачом в эвакогоспитале в Москве, с грудным сынишкой часто спускалась в бомбоубежище. Достойно воспитала обоих сыновей. Сергей Павлович, когда руководил клиникой, мало чем отличался и в профессиональном плане, и в человеческом, от Зои Сергеевны. Её школа…

— Ваши пациенты — звёзды спорта, искусства. Как строилось общение с ними?

— Наши больные, даже знаменитые спортсмены и артисты, послушные и совершенно не заносчивые. Быстрее восстанавливаются, потому что привыкли к самодисциплине, привыкли работать над собой, у них большая сила воли. Какие они в жизни и работе, такие и здесь — не раскисают, не расслабляются, не охают, не стонут, и этим отличаются от обычных пациентов. Зоя Сергеевна сама спортсменка, поэтому моментально находила с ними общий язык. Относилась ко всем одинаково бережно, называла по имени. Они все для неё были детьми… Ну, а если, бывало, кто-то из пациентов «хулиганил» (например, отлучался без спросу из клиники), то она пропесочивала их! По-доброму, конечно…

Исцеление объятием

Продолжаю беседовать с исполняющим обязанности заведующего клиники.

— Зоя Сергеевна ездила на олимпиады в качестве главного врача нашей сборной, впоследствии — Сергей Павлович, далее вы приняли эстафету, побывав на шести летних и зимних олимпиадах. Часто ли там приходилось оказывать помощь и какую именно?

— Да, часто и много. Мы практически не выходим из медпункта. Обычно в нашем составе была сложившаяся за многие годы команда врачей: массажисты, терапевты, у каждого за спиной по 10–15 олимпиад, у каждого своя работа. У нас, хирургов, тоже возникала масса задач: острая травма, пункция суставов, ушивание резаных ран. Мы там занимались небольшой по объёму острой травмой. А тяжёлыми сложными операциями по экстренным показаниям во время олимпиад занимаются клиники, которые имеют на это лицензию.

— Сами вы увлекаетесь каким-нибудь видом спорта?

— Да, я люблю горные лыжи. И у меня есть спортивный разряд по борьбе и беговым лыжам.

— А у вас были травмы?

— По мелочам: ушиб спины, подвывих голеностопного сустава. Я катаюсь нормально, но если есть очевидный риск, то я на него не иду, поскольку не могу себе позволить сбой в моей работе. От неё зависит благополучие целого коллектива, который стоит за спиной, поэтому нельзя заниматься чем-то, что тебя может выбить из этой стези.

Но спорт — важная часть моей жизни. И моя жена Майя Усова — заслуженный мастер спорта, фигуристка.

— Болеете за неё во время выступлений?

— Уже нет, потому что теперь она тренер, давно не выступает, занимается семьёй и ребёнком. У неё сейчас две интересные пары, казахская и американская. Ушла в профессионалы в 2001 году и завершила свою карьеру в 2005­м, тогда они с Евгением Платовым стали трёхкратными чемпионами мира по танцам на льду.

— Вам приходилось оказывать ей помощь?

— Конечно — решать вопросы, связанные со старыми травмами.

— Когда смотришь на фигуристов, то порой дух захватывает и всё внутри сжимается от трюков, которые они бесстрашно делают…

— Ну, они профессионалы, знают, на что идут, умеют концентрироваться в нужный момент, у них движения доведены до автоматизма, и это позволяет им избегать тяжёлых травм. Прекрасная реакция, превосходные мышцы, натренированный вестибулярный аппарат, отличная ориентация в пространстве.

 … Наш разговор ненадолго прерывается — в кабинет к Анатолию Корнеевичу заходит доктор, чтобы уточнить, какой объём движений можно разрешить балерине, пролечившейся и выписывающейся из клиники. После завершения обсуждения спрашиваю:

— Анатолий Корнеевич, в чём суть рекомендаций, которые вы считаете необходимыми для этой пациентки? Она рвётся на репетиции, а вы устанавливаете ей временные ограничения на те или иные движения?

— Да. Она может дорваться до занятий, но природу-матушку не обманешь. И после операций, и после консервативного лечения травм есть определённые сроки формирования рубцовой ткани, снятия элементов воспаления, восстановления микроциркуляции в повреждённом сегменте. Поэтому хочет балерина или нет, но три-четыре недели на это нужно отдать. Мы её уберегаем от значительно больших проблем в будущем. Я ей запретил па де ша, гранд плие. Это специфические движения в классическом балете. А другие упражнения в классе она может выполнять.

«От капитана женской сборной команды по хоккею с шайбой с благодарностью!»

 — Вам приходится осваивать балетную и спортивную терминологию…

— Давно уже освоили, это требование нашей профессии.

— А какие проблемы приходится решать у цирковых артистов, которые тоже находятся в сфере внимания вашей клиники?

— Спина. У нас были силовые акробаты, которые держат на своих руках других, а над ними сверху — ещё три или четыре человека. Это очень большая нагрузка на позвоночник, страдают и локтевые, и плечевые суставы. У силовых жонглёров то же самое. Воздушные акробаты — это шея, плечи, спина. Катастрофических цирковых травм у нас, слава Богу, не было за последние пять-шесть лет. Были только разрывы связок и переломы различной локализации, в основном бедра, голени.

— Наверное, у вас не хватает времени, чтобы смотреть выступления ваших пациентов? Или всё же удаётся?

— Бывает, но очень редко.

 — Что самое радостное и что самое трудное в вашем деле?

— Когда на олимпиаде встречаешь своих пациентов и они говорят, что у них всё восстановилось, благодарят. Это приятно. Но обычно если у спортсменов всё хорошо после лечения, то они, как правило, не приезжают.

Бывают очень тяжёлые случаи, запоминающиеся навсегда. 19-­летний танцор, которого тренировал Александр Жулин, упал при выполнении твизла (это такой элемент, когда фигурист на одной ноге проходит несколько оборотов и выполняет определённые движения) и подвернул ногу в голеностопном суставе. У него произошёл полный вывих костей стопы в голеностопном суставе с разрывом переднего, наружного, внутреннего отдела стопы, с переломом внутренней и наружной лодыжек. Это была очень тяжёлая травма, он практически держал в руке свою почти оторвавшуюся стопу. При выполнении кожного разреза все костные структуры вывалились в операционную рану. Операция была большая, долгая, около трёх с половиной часов, он долго восстанавливался, в течение семи-восьми месяцев, а потом пропал из нашего поля зрения. И вот как-то звонят мне из Федерации фигурного катания и говорят: «А ты знаешь, парень-то катается, прыгает!» Вот это услышать было здорово. Потому что тогда стоял вопрос не о том, будет ли он танцевать на льду, а сможет ли хотя бы нормально ходить.

 — А что вас огорчает больше всего?

— Когда чего-то не хватает. Хотелось бы аппаратуру поновее… Директор нашего института Сергей Павлович помогает нам, очень старается, чтобы у нас не было проблем, но он тоже не всесилен. Огорчает, когда не получается то, что хочешь, когда не можешь полностью вылечить пациента, такое бывает. Мы, к сожалению, не можем сделать так, как Бог сделал. Но мы очень стараемся. Я всем своим сотрудникам, надеюсь, привил любовь, которая мне передалась от «мамы»: довести больного до ума и обуять его своим вниманием, не только своей профессиональной обязанностью, но и по-человечески — тогда совершенно другой эффект от лечения получается.

— Обнять или обаять?

— Нет, обуять: лишний раз подойти к нему, лишний раз поговорить, успокоить, перевязать — вот это мы можем дать всегда. У нас может не быть суперкомфорта, дорогих кроватей, плазменных телевизоров (хотя я считаю, что у нас достаточно удобные условия в палатах), есть более красивые клиники, но мы берём другим. Каждый, кто работает здесь: наши доктора, медицинские сёстры, нянечки — не только с большой ответственностью относятся к своим обязанностям, но и испытывают не меньшее желание помочь пациенту, облегчить его боль и страдания, окружить вниманием и заботой. Это в высшей степени профессиональные работники.

— Слова «обнять», «обвить», «обуять» близки по происхождению и значению, стало быть, вы всё-таки обнимаете, в переносном смысле, своих подопечных, окружаете добротой…

— Да, мы считаем, что так будет лучше для них. Так нас научила Зоя Сергеевна.

… Уходя из отделения, я снова взглянула на снимки на стенах клиники и, словно кожей, ощутила мощный горячий поток благодарности, которым обнимали докторов пациенты. А несколько слов, оставленных на фотографиях, блистали ярче золотых медалей…